ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ
ПОЧЕМУ ВСТАЛ ВОПРОС
ОБ “ОККУПАЦИИ” ПРИБАЛТИКИ
Изучая вопрос о требовании прибалтийских стран признания Россией факта оккупации, следует четко понимать, по каким причинам Прибалтика эти требования выдвигает. Мнение о том, что тут дело исключительно в амбициях, доброй воле и стилистике дипломатических заявлений сторон, является опасным заблуждением. Прибалтийские страны со времени выхода из Союза никогда не отличались наивностью в своей международной политике по отношению к России, несмотря на имевшую место в определенные моменты внутриполитическую непоследовательность, “лихорадочные” смены правительств и политические микрокризисы. В свою очередь, и Россия с недавнего времени проводит в определенной степени прагматичную, взвешенную внешнюю политику, по крайней мере, по сравнению с эпохой 90-х. Причина конфронтационной ситуации, которая сформировалась в последнее время вокруг вопроса об оккупации, кроется именно в прагматизме и адекватности оценок во многом антагонистичных интересов сторон. Чтобы понять сущность этих оценок, следует в первую очередь рассматривать громкие слова “оккупация” и “аннексия” не с эмоциональной точки зрения, и даже не с точки зрения этимологии, а с точки зрения международной политики и права.
Казалось бы, почему бы России взять и не признать оккупацию и аннексию Прибалтики? Россия — сильная и благородная страна, таким образом она бы сблизила себя с “цивилизованным миром”, способствуя распространению своего демократического и прогрессивного имиджа. К такому аргументу нередко апеллировала внешняя политика эпохи 90-х, результаты эффективности его применения мы можем видеть сегодня. Именно эта логика было причиной тому, что проблема русскоязычного населения Прибалтики (которое в одной из стран этого региона и меньшинством-то не назовешь) остается нерешенной и по сей день. Сквозь линзы розовых очков “цивилизованности и добрососедства”, Россия не сумела увидеть необходимость прагматичного подхода к решению проблемы и удовлетворилась декларативными заверениями стран Прибалтики в том, что с русскоязычным населением “все будет хорошо”. Можно было бы долго рассуждать, что потеряла Россия в результате такой политики, а что приобрела, но в контексте проблемы оккупации важно ответить на другой вопрос: почему Россия не может действовать по старой тактике и дальше? В невидимой позиционной войне, которую вела дипломатия двух стран (а дипломатия -это всегда позиционная война, даже тогда, когда одна из сторон предпочитает сражаться в розовых очках), Россия, не сумев удержать “ключевую высоту” признания гражданских прав русскоязычного населения, была отброшена в тыл к следующему рубежу — к обсуждению основания, на котором это русскоязычное население пребывает в Прибалтике. Именно тут и возникает слово “оккупация”.
Что такое оккупация, на обывательском уровне объяснит любой школьник, но не каждый политик сможет сходу перечислить юридические последствия присвоения такого статуса. Статус оккупанта описывается в ряде международных документов, принятых после Великой Отечественной войны при непосредственном участии правопреемника страны, которой этот статус сейчас пытаются присвоить. Определение оккупации в этих документах вводилось вовсе не для того, чтобы просто осудить некое абстрактное “вселенское зло” и требовать словесных покаяний. В первую очередь, этот термин является юридическим инструментом, при помощи которого субъекты международного права могут выставлять друг другу те или иные, вполне материальные, претензии или оказывать влияние на международную политику, которая, опять же, в конечном итоге неизбежно отразится на повседневной жизни обычных людей. Статус оккупанта обладает весьма существенной силой и, будучи подкрепленным политической волей и весом самого субъекта международного права, может служить различным целям вплоть до предлога объявления военных действий. Войска СССР дошли до Берлина именно как освободители от оккупации, хотя юридическая формализация этого действия как противооккупационного была завершена уже после войны. Как наиболее пострадавшая от оккупации страна, СССР компенсировал свои потери полностью в соответствии с международным правом за счет значительного числа вывезенных из Германии материальных благ. Таким образом, попытка поставить Россию в один ряд с побежденной Германией — есть вовсе не просто следующий способ морально унизить Россию. Это в первую очередь попытка создания международного предлога к требованию материальных компенсаций. К счастью, розовые очки больше не являются главным инструментом внешней политики России, и Россия реагирует на сигнал прибалтийских прагматиков не менее прагматичным ответом. Для Прибалтики добиться от России признания статуса оккупанта крайне привлекательно и по иной причине. Если представить себе мир, в котором фашистская Германия победила во Второй мировой, но по каким-то причинам развалилась через 50 лет, то сразу бы возник вопрос о немцах, которыми были бы заселены оккупированные ею территории. Именно аналогию между русскоязычным населением и гипотетически победившими СССР немцами пытаются провести страны Прибалтики. Если такая аналогия будет закреплена юридически (при помощи слова “оккупант”), это развяжет руки странам Прибалтики по отношению к меньшинствам. Если они оккупанты, то и ни на какие гражданские права претендовать не могут, особенно теперь, когда оккупация закончилась. Такая позиция выгодна Евросоюзу в целом, поскольку ему становится все сложнее игнорировать очевидность апартеида русскоязычного населения в регионе и отвечать на каверзные вопросы представителей “серьезного нарушителя прав человека в Европе”.
Почему Прибалтика выбрала именно такой курс? Ведь, казалось, можно было бы спокойно трудиться, забыть былое и думать о будущем. Дело тут опять же не в обиде и не в эмоциях. Объективные исторические и экономические причины заставили Прибалтику двигаться именно в этом направлении. В советские годы Прибалтика была исключительно дотационным регионом. Изначально новые правительства уверяли, что это — результат советского ига. Однако спустя десятилетие после обретения независимости стало очевидно, что потенциал экономик далеко не столь велик, как предполагалось, и, главное, что он крайне зависим от Москвы, поскольку Россия осталась единственным потребителем многих промышленных отраслей или даже включала их в свои как в подсистему, подобно советским временам. Существенным моментом являлось и то, что новые правительства не могли публично признать такую идеологически крамольную вещь. Ситуация осложнилась, когда, обретя внешнеполитический и внешнеэкономический прагматизм, Россия начала искать альтернативу дорогостоящим услугам политически нестабильных (по отношению к России) стран.
Строительство собственных портов на Балтике сделало очевидным курс большого соседа на крупномасштабную экономическую дезинтеграцию с прибалтийскими государствами. Период резкого охлаждения отношений начался именно с экономических претензий. Так, Латвия регулярно ставила в укор России, что та зачастую готова рассматривать экономически невыгодные проекты, лишь бы не зависеть от непредсказуемости и определенной ангажированности прибалтийских государств на международной арене. Российский бизнес, в свою очередь, рекомендовал Латвии подтверждать свои постулаты о независимости от российских рынков. В такой ситуации странам Прибалтики не оставалось иного выхода, как вернуться к своему modus vivendi, то есть, существованию на дотации, в частности, от Евросоюза. Латвия, наиболее проблемная с точки зрения экономики из трех прибалтийских стран, до сих пор не преодолела вызванный охлаждением отношений с Россией спад, который, судя по всему, имел гораздо более серьезные последствия, нежели те, что были озвучены официально. Поэтому дипломатический поход за “быстрыми деньгами” был активизирован с особой настойчивостью именно в этот момент, а требования признания оккупации прозвучали не только в России (на которую, как нам пытаются объяснить, прибалты просто обижены), но и в Швеции.
Другой аспект, национально-этнический, тоже является одной из причин похода “за справедливостью”, хотя следует признать, что этот фактор существовал на протяжении всего периода независимости прибалтийских государств. Тем не менее, на сегодняшний день он является мощным катализатором процесса. Малочисленность, низкая скорость роста титульного населения по сравнению с русскоязычными группами провоцирует у молодых государств неуверенность в завтрашнем дне. Но и это нельзя назвать “неврозом” или “комплексом”. Это вполне обоснованное опасение, продиктованное логикой и, опять же, прагматизмом. Прибалтийские государства вполне адекватно оценивают последствия нахождения на их территории крупных русскоязычных групп, они допускают вероятность того, что лежащая на лопатках Россия пробудет в таком положении не вечно, и что в конечном итоге с Латвией или Эстонией при помощи этнических русских большой сосед может сделать то же, что сделали США с Техасом.
Конфликт по поводу нежелания России нацепить на себя клеймо оккупанта есть, таким образом, исключительно вопрос прагматики, и России грех не быть последовательной в своем нежелании, поскольку объективных юридических аргументов у нее больше, чем у стран Прибалтики. Кстати, из-за этого прибалтийские страны вынуждены использовать в этой игре внешнеполитический вес своих больших союзников, в первую очередь, а юридические претексты и аргументы — во вторую. Последних явно не достает.
Международная политика, к сожалению или к счастью, — не клуб для обсуждения абстрактных проблем добра и зла. Правильно поступит не тот, кто справедливее, великодушнее, цивилизованнее, нравственнее, поскольку эти категории в международной политике существуют только как симулякры в декларативных документах, а тот, кто поступит прагматичнее и сумеет убедить мир в том, что так справедливее, великодушнее, цивилизованнее и нравственнее.
Лаврентий Степанов
.
Копирование материалов разрешается только с ссылкой на источник (www.trudoros.narod.ru)
|
ВСЕ НОМЕРА
ОГЛАВЛЕНИЕ
|
