Воспоминания. Часть 1. Детство и юность

   Продолжение. Начало в №1 (210), №2 (211), №3 (212)

   В музыкальную школу я поступила со второго захода, уже поучившись игре на фортепиано дома. Первый заход не вышел, потому что пыталась поступить в самые престижные музыкальные школы - в Гнесинку и при Консерватории. На второй год я с легкостью поступила в обычную музыкальную школу. Мне очень нравилась музыкальная литература, слушать музыку я любила и отгадывать музыкальные произведения тоже. Интересовали меня и биографии композиторов. Любила я и занятия хора. Особенно тогда, когда наш хор соединяли с хорами из других школ. Это случалось в преддверии праздников, перед выступлениями в Большом театре, во Дворце Съездов и в зале Чайковского. Таким сборным хором руководил Виктор Попов. Это был замечательный хормейстер, руководитель детского хора телевидения и радио. Он был веселый и остроумный. Это нам, ребятам, очень нравилось. А пугало то, что он слышал любую нашу ошибку. Частенько можно было услышать: "Девочка в 25 ряду, ты почему неправильно поешь ноту ля?" или "Мальчик из 20 ряда, почему ты поешь неправильно ноту ми?". Однажды он несколько раз сделал замечания дочке одной из учительниц музыкальной школы, был грандиозный скандал, девочку выгнали с репетиции, нам всем было ужасно стыдно, что она не выучила партию и подвела нашу школу. На концерт в Большой театр её не взяли. У меня по хору было 4 и на эти интересные концерты я всегда попадала. Особенно запомнились гримёрки Дворца Съездов и жуткая жара на сцене Большого театра. Обилие прожекторов, да ещё 20 рядов скамеек для хора. На каждом ряду по 40 школьников. В сборном хоре пело 800 детей. Так готовились к столетию Владимира Ильича Ленина. Репетиции длились часа по 3-4, и моя бабушка бегала в это время по ЦУМу, а потом ожидала меня у артистического выхода из Большого театра.

   Однажды был концерт и в нашей музыкальной школе, и наш хор сняли на телевидение. Хормейстер у нас была хорошая добрая женщина, звали её Мира Григорьевна.

   Резко отрицательно я относилась к самому сложному предмету, к сольфеджио. Если пропеть что-то и продирижировать я могла, то написать диктант, записать услышанную мелодию, не видя её, я не могла вовсе. И учительница ставила мне за диктанты жирную единицу во весь тетрадный лист. Я ненавидела сольфеджио. Учительница по этому предмету отвечала мне взаимностью. Я стала требовать у матери, чтобы меня забрали из музыкальной школы. Мама тогда предложила нанять мне репетитора по сольфеджио. И я стала ездить в Фили заниматься с другой учительницей по сольфеджио. Эта женщина была очень милой, доброй и ласковой. И желание бросить музыку из-за сольфеджио у меня быстро прошло. Галина Сергеевна, так её звали, очень любила Индию. И купила туда путевку. Ей сказали сделать 30 прививок. И накануне отъезда она сломала руку и никуда поехать не смогла. Тогда ей организовали путевку через год. Часть прививок пришлось доделать.

   Ну, а как же главный предмет? Фортепиано. Сначала я училась на пятерки, но недолго. Мне не нравилось долго играть дома. И я съехала на твердую тройку. Занималась я всегда не более получаса. Да и то, бывало, что ставила зеркало вместо нот, играла и одновременно смотрела телевизор. Моя учительница по этому предмету, Этель Абрамовна, была женщиной с очень мягким характером. И я это использовала. При этом сама я не была ни нахалкой, ни хулиганкой. Но каждый раз шла на занятия с невыученным наизусть произведением и начинала в начале урока жаловаться на свою семейную жизнь. Я так переживала, что родители разводятся! Пока я жаловалась, время уходило и Этель Абрамовна не успевала спросить меня все произведения. А ноты я клала так, чтобы играть невыученное в самом конце урока. На подобных хитростях я держалась годами.

   Когда начался предмет аккомпанемент, то преподаватель тоже был не в восторге от моей игры. Я могла пропустить ноту, или добавить её, если эту не нарушало гармонию, а пальцы я ставила, какие хотела, нарушая любые правила. Однако на концертах художественной самодеятельности я аккомпанировала маме и отчиму. И сносно. Здесь же надо было аккомпанировать скрипке. Мне это нравилось, но преподаватель считал (и правильно!), что я это делаю плохо.

   Вот так коротко о моей учёбе в музыкалке. Нет, не всё. В первый раз сдавая вступительные экзамены в школу, я сдавала их вместе со своей одноклассницей, Машей Минеевой. Преподаватели сказали её маме, что у Маши пальцы очень подходят для игры на арфе, и лучше будет, если она поступит на арфу, а не на пианино. И Маша так и сделала. В результате она стала арфисткой в Большом театре.

   Но вернусь немного назад. Итак, в детстве я жила на Большой Полянке. В детский сад не ходила, бабушке с дедушкой было за шестьдесят, когда я родилась, и они сами меня воспитывали. Дедушка водил меня в зоопарк, бабушка на музыку. Я проводила часы за лепкой в их комнате.

   Одним из самых страшных впечатлений детства был приход цыганского табора в нашу коммунальную квартиру. Четверо или пятеро цыганок позвонили в дверь и буквально влетели к нам в коридор. И разлеглись на полу. Их пестрыми платьями словно закрыло весь коридор.

   Кроме нас в коммуналке жили ещё две семьи, но был день. И из мужчин в квартире был только мой дед. Он долго пытался выгнать этих нахальных женщин, и в конце концов ему это удалось. Да и как же могло быть иначе! Всё-таки он был не лыком шит! Боец Первой Конной Армии. Он ничего не боялся! Уже в юности мне рассказывала бабушка, что белые хотели дедушку расстрелять, но на рассвете в село ворвались красные и спасли деда от смерти. Нервная система после этого у него была никудышная. Спокойно не мог слушать оперную музыку. Слушая Верди, часто начинал плакать. В мае и ноябре мимо наших окон проходили демонстрации трудящихся. Обычно шли и мамины ученики из школы рабочей молодежи. Как-то они предложили маме взять меня с собой, посадив на движущийся транспарант. Мама отказалась, но я почему-то запомнила это на всю жизнь. Демонстрация была очень красивой, масса красных флагов, больших ярких бумажных цветов. Люди довольные, улыбчивые.

   Лето мы проводили на даче. Своей у нас не было, но мы снимали. Сначала в Шереметьево, потому что отец в это время работал в таможне в этом аэропорту. Потом в Загорянке. В Загорянке у меня было несколько подруг. Мне самой тогда было лет восемь, а моим подругам три года, десять и одиннадцать. Я одинаково хорошо себя чувствовала и с трехлетней Леней Козловой, и с ее одиннадцатилетней сестрой.

   Одно время мы жили у хозяйки, которая прекрасно готовила. Особенно чудесными у неё были высокие красивые кексы, с дыркой посередине. Моя мама, глядя на её кулинарные изыски, тоже начала собирать рецепты. Но... рецептов за всю жизнь впоследствии насобирала много, но редко их использовала и не могу сказать, что была хорошим кулинаром. У неё были другие интересы.

   Когда мне исполнилось 9 лет, мы с мамой впервые поехали на Черное море, в Феодосию. Там на меня произвели впечатление две вещи - картинная галерея Айвазовского и длинная-предлинная очередь за билетами на обратную дорогу на поезде. В море я купалась, начиная с 16 градусов. а в 13 уже начинала мочить ноги. Собирала всякие камушки и ракушки. Во второй приезд в Феодосию, мы посетили и Судак. Туда мы поплыли на теплоходе. Проплывали мимо скалы с названием Чёртов палец. Доплыли до Судака. Но этот город мне не понравился. Слишком мало зелени и слишком много солнца.

   Во время этих двух поездок я читала легенды Крыма. И это было очень увлекательно. Особенно мне нравилось о том, как украинский парень украл свою девушку из татарского гарема.

   И ещё одна книга запала мне в душу, её тоже мы купили в Феодосии. В ней было много коротких рассказов. Мне же запомнился один, о народовольцах. О Софье Перовской и Андрее Желябове. И конец рассказа помню. В нём описывалась казнь Перовской и её друзей. Помню даже слова: "Башлык накрыл тоненькую шейку Сони...". Я негодовала на царское правительство, читая эти строки. Мне ужасно было жаль Перовскую. Я очень прониклась этим рассказом и стала уважать народовольцев, да и вообще, любых борцов за справедливость. Книга эта, к сожалению, потерялась.

   Средняя школа

   Вернувшись из Феодосии, я пошла в пятый класс в другом районе города, на Дубровской улице, где я тогда жила. И там у меня появились новые друзья.

   И это были двоечники. Почему-то я в ту пору считала, что дружить можно только с двоечниками, мол, с отличниками скучно. Дружба эта кончилась плохо. Но не по вине двоечников, а по моей вине. В 12 лет я влюбилась и потеряла голову. И солгала ради парня. Он совершил плохой поступок, а я выгородила его. Стыдно до сих пор, хотя прошло столько лет.

   Чуть позже я подружилась с девочкой, у которой были братья-близнецы.

   Будучи у неё дома, я с ужасом наблюдала, как эти малыши громили квартиру. Один лез в аквариум, а другой в это время подбирался к люстре. Было весело...

   Но отношения с этой подругой тоже не сложились, она была слишком молчаливой и замкнутой. И мне это не нравилось.

   Зато я подружилась с сестрами-близняшками и с еще одной девочкой, с которой мне было интересно. Мой рост был метр 59 см, у близняшек - метр 78 и метр 79. А у четвёртой нашей подруги Дины рост был метр 82 см. Гуляя, мы старались не идти по улице, выстроившись лесенкой, что очень часто случалось. Впоследствии все три девочки поступили в радиоприборостроительный техникум, где была волейбольная команда и они долго в ней участвовали.

   В школе я увлекалась немецким языком. Выступала на концертах, где играла на пианино и исполняла песни на немецком языке. Конечно, я знала немецкий лучше других детей, так как моя мама тоже преподавала этот язык. И мой папа работал в Германии по торговле нефтью.

   В шестом классе, повторюсь, я влюбилась. Любовь была сильная, о ней знал весь микрорайон, я без конца гуляла под окнами у объекта своей любви.

   Парень его звали Борис, был потрясающе красив, но учился плохо. Без зазрения совести пользовался моей влюбленностью, без конца списывал у меня и математику, и немецкий язык. Моя мама очень любила фильм «Еще раз про любовь»; с Татьяной Дорониной в главной роли и она, используя слова этого фильма, говорила о парне, который мне нравился: «Самый красивый мальчик Москвы и Московской области»;. Я же нравилась другому парню. Тот тоже учился плохо, но прекрасно играл на аккордеоне. И, когда мы закончили девятый класс, его послали в составе делегации в Республику Куба. Там он выступал на концертах. Как я узнала о его чувствах? На восьмое марта каждый мальчик выбрал себе девочку, которую будет поздравлять. И Гена подарил мне красивую искусственную белую розу и очень изящную брошку в виде парусника. Я была очарована подарком, но парнем так и не очаровалась. Помню только, что Гена рассказывал о кубинском ливне, идущем стеной. Я почему-то это запомнила и убедилась в том, что это именно так, когда попала на Кубу сама.

   После восьмого класса мы поехали в палаточный трудовой лагерь. Рвали кору с ивы для обувной промышленности. Там, со мной случилась страшная аллергия, я, видимо, нанюхалась полевых цветов, которые мне нравилось собирать. В лагере я и пела, и стихи читала, но не на концертах, а Борису, но не завлекла его, а только развлекала своей влюбленностью.

   Вернувшись в Москву, я продолжила дружить с Диной, хотя она ушла из школы в техникум. Мы сидели на лавочке возле ее подъезда и вслух читали романы Стивенсона "Катриону" и другие. Я, по-прежнему, лепила из пластилина. И вылепила большую фигуру Катрионы.

   Начиная с третьего класса школы, я всегда была политинформатором и очень переживала из--за гибели Альенде. В школе был митинг, в тот день, когда стало известно о его смерти. Я хорошо помню обстановку школьного зала, тяжелое настроение.

   Дворец Пионеров был далеко от моего дома, я жила у метро Пролетарская. И однажды из-за поездки во Дворец я не успела взять в библиотеке "Войну и мир" и учительница поставила мне двойку по литературе. Для меня это было просто ударом. Литературу я обожала, учительницу терпеть не могла. Тогда.

   Хотя литературу она преподавала просто сверхъестественно. Рассказывала очень интересно, а стихи читала лучше любого актера. Но мне тогда казалось, что она несправедливо плохо относится к нам, слишком придирается. Потом я поняла, что она была права абсолютно во всём. Это мы были уже потерянным поколением. А она это чувствовала. В возрасте 55 лет я даже побывала на вечере памяти этой учительницы - Марии Ивановны Аленкиной. И послушала её интервью для школьного радио. В нём она что-

   то говорила об идеологии. И слова её были такими правильными, такими своевременными. Мария Ивановна умерла от рака, когда ей не было еще и сорока, многим из нас привив необыкновенную любовь к литературе.

   Надежда Диас

   Продолжение следует