Смерть города
Смерть города
Духовная проказа сжирает Киев-град –
Осквернено всё то, что было свято,
Ордою фюрерков в нем Правда вновь распята,
И каждый, кто за Правду, виноват.
В зловонную клоаку Крещатик превращен.
Чудовища в мир вырвались из ада –
За грех предательства суровая расплата
И за попранье Подвига расчет.
И совести гангрена, и сифилис мозгов:
Гримасы солнцу корчат обезьяны,
От безнаказанности и наглы, и пьяны,
Глумятся над могилами отцов.
В них шабашные страсти – сломать, украсть, убить
В клубах свинцом пропитанного дыма,
И стрелы ненависти в цель летят и мимо,
Чтоб тучей черной белый свет затмить.
Давно уж древний Киев не прежний, не родной,
Давно чертям в его пределах рады,
А доблесть сменяна на евро и доллары –
И вот час пробил пасть под их пятой.
Из Города-Героя - в разбойничий вертеп,
Из града стольного – в свинячье стойло.
Хоть выжить можно в нем, но жить уж недостойно,
Где нелюди – там людям места нет.
Моя Родина
Моя Родина была не такая, как все:
Иногда – в труде, иногда – в огне;
Иногда бывала сурова не к тем;
Иногда в свой срок не решала проблем;
Иногда не умела чего-то понять…
Так не робот ведь, а живая мать!
Но настали гнуснейшие времена:
Вроде – Родина, вроде – и не она.
На поверхность вылезло сволочье,
Не один за всех – каждому свое.
Идеалы роскошь и голый зад,
Главный стиль: мещанство, порок и мат.
Англосаксы решают: и что, и как,
А в чью пользу – поймет и сплошной дурак.
Но сказать об этом на всю страну
Невозможно этому дураку,
Потому что денег в карманах нет,
А без денег сейчас не сияет свет.
Вот и стало на Родине, как везде:
Одни – в казино, другие – в дерьме;
Одни – в ресторан, а другие – в метро:
«Быть может, хоть чем-то поможет кто?!?»
И, видно, творимое – смертный грех,
Ведь в людях умер здоровый смех.
Моя Родина была не такая, как все:
Иногда – в слезах, иногда – в росе,
Но всегда со стремленьем в грядущий свет,
Ведь лишь там на жизнь справедлив ответ.
И всегда не прибыль ценилась ей,
А умение жить для других людей.
Моя Родина была, как степной орел,
А теперь её – да на скотный двор!
И внушают ей, что она петух:
Мол, топчи-ка кур, да лови им мух,
Жди, когда придет твой черед на стол,
Ведь хозяин давно заточил топор.
Моя Родина была не такая, как все –
Реял гордый стяг в горней синеве…
А теперь – какой-то прегадкий гибрид –
На кур не тянет, от мух тошнит.
Курятник тому – кто рожден петухом!
Но орлу подобает парить орлом!
Чтобы Родина стала сама собой,
Стоит жизнь прожить, как единый бой!
И если вера без дел мертва,
То лишь знания могут сложить слова.
Но когда слова перейдут в дела,
Очистится небо, воскреснет земля.
И снова будет – не как у всех,
А Родина, в которой искрится смех.
Чужой Крещатик
Чужой Крещатик в чешуе рекламы
С неоновыми бликами огней –
Ещё чуть-чуть, и я скажу: «Бродвей!
Во всем многообразии программы».
Роскошная безвкусица витрин…
Дешевое изящество прохожих,
На листья облетевшие похожих,
Или сошедших с лубочных картин…
Чужой Крещатик… Или grand притон –
Всё куплено, всё продано, всё снято…
Америка, конечно, виновата,
Но там иначе дышит небосклон.
А здесь ужимки золота не в тон,
И чопорность холеная некстати.
Последний бой
Как будто в 41-м под Москвой,
Или в туманно-синих Фермопилах,
Жизнь изменилась, но не изменила
Последний выход в драме вековой.
Ведь, так или иначе – миг придет!
В сценарии не столь важны детали.
И будет бой не пламени и стали,
А вечных душ за новый поворот.
Вновь будет то, что свято, за спиной,
И снова будет горстка против армий.
И эта горстка голыми руками
Одержит верх великою ценой.
Как будто в 41-м под Москвой,
Или в туманно-синих Фермопилах,
За то, чтоб правда мир преобразила,
История свершит последний бой.
Е. Киянка
|
