Нужен ли России миф о «великом Столыпине»?

   Апологетика Столыпина, на которой сходятся многие либералы и «охранители», игнорирует исторические факты

   Исторический юбилей – штука всегда весьма хорошая для правителей. Имитировать свою полезность в настоящем удобнее всего под разговоры о великом и славном прошлом. В нынешнем году власть предержащим особенно повезло с громкими юбилеями. Тут и 1150-летие основания государства Российского, и 400 лет преодоления Смутного времени, и 200 лет Отечественной войны. Всё это – эпохальные вехи в истории России. Казалось бы, можно было ограничиться ими. И так целый год можно не заниматься ничем другим, кроме торжественных собраний и парадных речей, открытий памятников и презентаций. Ан нет, «до кучи» сюда же было добавлено и событие, ну явно не претендовавшее на равный с перечисленными статус. А именно – 150 лет со дня рождения Петра Аркадьевича Столыпина.

   До недавних пор над возвеличиванием образа Столыпина в массовом сознании работали главным образом представители нынешнего либерального направления. Достаточно сказать, что в советское время частичная реабилитация Столыпина началась с трудов одного из зачинателей неолиберальной волны в отечественной историографии – Арона Яковлевича Авреха. Ещё в 1968 году он выпустил книгу «Столыпин и Третья Дума», которая тогда подверглась суровой официальной критике. А.Я. Аврех пытался показать, что, наряду с подавлением революционного движения, в деятельности Столыпина прослеживалась и другая тенденция, причём объективно-прогрессивная, а именно – попытка буржуазного реформирования России. Больше двадцати лет после этого Арон Яковлевич не притрагивался к этой теме, но в «перестройку» выпустил новую монографию – «П.А. Столыпин и судьбы реформ в России» (М., 1991). В ней он уже намного откровеннее высказал свою положительную (хотя и с некоторыми оговорками) оценку этого государственного деятеля предреволюционной России.

   Интерес к фигуре и политическому наследию Столыпина в 90-е гг. прошлого века в немалой степени подогревался шедшими тогда спорами о допущении частной собственности на землю в современной России. Ссылками на авторитет Столыпина нередко доказывалась необходимость разрешения свободной купли-продажи земли. В силу этого национал-патриотическое направление российской общественности заняло, по большей части, отрицательную позицию в отношении Столыпина.

   Тон дискуссий о Столыпине, заданный этими политическим спорами 1990-х гг., доминировал и в 2000-е гг. Нещадно ругаемый патриотами всех мастей Николай Карлович Сванидзе выпустил позитивный фильм о Столыпине в своём цикле «Исторические хроники». А такой патриотический гуру-историк как Игорь Яковлевич Фроянов резко негативно отзывался о Столыпине, прежде всего, за его стремление разрушить русскую крестьянскую общину.

   В статье «Российская история и современная политика», опубликованной в «Санкт-Петербургских Ведомостях» 27 февраля 2001 года, И.Я. Фроянов заявил, в частности: «Нет оснований видеть в Столыпине национального героя, достойного поклонения. Земельная реформа, которую он пытался осуществить, шла вразрез с традиционным ходом русской истории». А 22 декабря 2008 года «православное информационное агентство» «Русская Линия» поместило выдержки из интервью с Фрояновым. «Моё мнение о Столыпине отрицательное – это доктринёр, плохо знавший русское крестьянство, русскую народную жизнь, либерал, ретивый сторонник частной собственности на землю, – заявил историк. – …Имя Столыпина поднимают либералы. Он им нужен как знамя».

   Мнение Фроянова о Столыпине долго отражало мейнстрим в патриотическом направлении. Хотя всегда имелась и другая струя: считать Столыпина выдающимся государственным деятелем патриотического толка за его громкие слова о величии России. Впервые она была представлена в подборке речей Столыпина, опубликованной в №3 журнала «Наш Современник» за 1990 год. Фраза Столыпина «Вам нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!» переадресовывалась тогда демократам ельцинского призыва. Это было отношение к Столыпину «патриотов-охранителей».

   И вот теперь часть наших патриотов дружно включилась в государственное чествование Столыпина, начатое ещё в прошлом году мероприятиями, посвящёнными 100-летию гибели царского премьера. Позиции двух казалось бы столь разнородных направлений, как либералы и «охранители», сошлись в положительной оценке этого деятеля. Что же, фигура Столыпина действительно может стать одним из объединяющих символов России?

   Для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к историческому содержанию деятельности Столыпина. Её основные факты, как считает автор, наглядно опровергают формируемую о нём легенду.

   Миф о «великом Столыпине» утверждает, что он был способен обеспечить развитие России, уберегая её от революции и от крайностей реакции. Убийство Столыпина революционерами в 1911 году подорвало его спасительный для России план, а окончательное крушение надежд на спокойное развитие России было связано с начавшейся в 1914 году мировой войной. Данная легенда основывается на тезисах об успешном ходе двух мероприятий, проводившихся Столыпиным: 1) аграрной реформы, 2) подавления революционного движения. Начнём с первого.

   Главными целями столыпинской аграрной реформы были создание класса мелких земельных собственников и социальное успокоение русской деревни. За 10 лет реформы (1907-1916; аграрная реформа продолжалась и после убийства Столыпина) из общины вышла и закрепила земельные наделы в частную собственность примерно четверть всех домохозяев. Много это или мало?

   С одной стороны, можно считать, что нормальный ход реформы прервала революция. С другой, темпы выхода крестьян из общины, возраставшие в 1908-1910 гг., резко замедлились в 1911 году. Потом они снова возросли, но изменились мотивы этого выхода. Если сначала из общины выходили главным образом зажиточные крестьяне, отвечавшие представлению Столыпина о крепком хозяине, то в дальнейшем увеличилось число крестьян, стремившихся таким путём продать свой земельный надел. Всего же из примерно 2,5 млн. домохозяев, выделившихся из общины, продали свои земли 1,2 млн. – почти половина.

   Столыпинская реформа привела к мобилизации земельной собственности, её концентрации у самых зажиточных хозяев. Неизбежной обратной стороной такого процесса становилась пауперизация значительной части крестьянства. До реформы бедняки составляли 59,6% крестьян, середняки – 31,8%, кулаки – 8,6%. Несколько лет реформы изменили это соотношение так: бедняки – 63,8%, середняки – 29,8%, кулаки – 6,4%. Понятно, что социальному успокоению русской деревни такой процесс содействовать никак не мог.

   Мало того. Разорившиеся крестьяне пополняли ряды городского пролетариата, где они были гораздо опаснее для государственного порядка, чем в деревне. Таким образом, в своём дальнейшем осуществлении столыпинская аграрная реформа неизбежно вела к социальному взрыву и новой революции. То есть – била мимо той цели, ради которой затевалась. Даже при отсутствии внешней войны, Россия не имела бы тех «20 лет покоя», о которых мечтал Столыпин. Развязка его реформы наступила бы раньше.

   Отрицательное отношение многих к реформе Столыпина, как тогда, так и сейчас, основано на неприятии разрушения крестьянской общины. Конечно, община не может быть признана какой-то святыней русской жизни. Поэтому важно установить, насколько она в то время действительно отжила. Факты не позволяют говорить об общинном землевладении в России в начале ХХ века как о чём-то отсталом, архаичном, ненужном. Можно по-разному интерпретировать цифру в 27% домохозяев, выделившихся из общины. Но вот ещё данные.

   Из 9,8 млн. десятин земли, купленных крестьянами за годы реформы, 6,2 млн. (63%) было приобретено не частными собственниками, а крестьянскими товариществами (общинами, артелями и т.д.). Крестьяне, переселявшиеся в Сибирь с поощрения правительства, на новом месте не создавали фермерские хозяйства, а воссоздавали общину. В неурожайные годы, каким был 1911-й, резко сокращалось число выделившихся из общины и наблюдался обратный процесс – возврат в общину. То есть в тяжёлое время опорой крестьянства по-прежнему была община, доказавшая свою жизнеспособность и практичность в России того времени.

   Следовательно, реформа Столыпина провалилась в главном – в ставке на создание широкого класса мелких земельных собственников. И этот результат очевиден уже по итогам тех десяти лет, в которые реформа реально осуществлялась. Главным же следствием разрушения общины, проводившегося под нажимом властей, стала колоссальная пертурбация, внесённая правительством в жизнь русской деревни.

   Приходится согласиться с И.Я. Фрояновым: «Силовая ликвидация общины озлобила и революционизировала русское крестьянство». Хотя принципом реформы была объявлена добровольность, но всем известно, во чтó таковая обычно выливается в российских условиях, когда власть ставит перед своими местными агентами цель и необходимость отчитываться по результатам. Неверно полагать, будто сто лет назад было как-то иначе.

   Пытаясь доказать благие последствия реформы Столыпина, нередко говорят о росте производства и благосостояния России в те годы. В частности, упоминают о том, что Россия была одним из крупнейших в мире экспортёров продукции сельского хозяйства. Указывают на свидетельства возросшего уровня жизни (правда, преимущественно в городах). Что же, известно, что в 1909-1913 гг. среднегодовой прирост производства основных продовольственных культур в России составлял 1,4%. Это было даже ниже, чем в 1900-1905 гг. (2,4% в год). В то же время население России в этот период возрастало за один год в среднем на 1,6%.

   О чём это говорит? О том, что прирост аграрного производства отставал от роста народонаселения. Следовательно, среднедушевой уровень потребления продовольствия в России за годы столыпинской реформы не увеличивался, а снижался! Поэтому факты увеличения такого потребления в те годы могут относиться только к отдельным социальным слоям, но никак не к большинству населения тогдашней России. Здесь мы наблюдаем картину, аналогичную той, которую видели воочию ещё недавно, в 1990-е годы – рост благосостояния некоторых социальных групп на фоне ухудшения положения основной массы граждан. То есть, реформа Столыпина осуществлялась в интересах меньшинства населения России.

   Между тем, есть и факты, позволяющие говорить о некотором повышении благосостояния русского крестьянства перед Первой мировой войной. Но их необходимо правильно оценить. Так, у крестьян в годы реформы Столыпина действительно стало на руках больше свободной наличности, за которую они могли приобрести больше промышленных товаров. Но благодаря чему появились эти свободные средства? Здесь нужно учесть, что с 1907 года прекратилось взимание с крестьян выкупных платежей, которые они должны были выплачивать после освобождения от крепостного права. Отмена выкупных платежей была провозглашена в указе Николая II от 3 ноября 1905 года под воздействием аграрных беспорядков. То есть она была завоёвана русскими крестьянами в ходе революции. Столыпин к этой благой мере не имел никакого отношения.

   Для оценки действительной роли Столыпина в укреплении российской государственности было бы достаточно того, что тут сказано о революционизировании русской деревни в ходе аграрной реформы. Но поскольку имидж Столыпина как успешного борца с революцией довольно стоек, необходимо уделить этому вопросу особое место.

   Вряд ли деятельность Столыпина по умиротворению страны может быть признана достаточно эффективной даже на фоне его современников и коллег. Предшественник Столыпина на посту министра внутренних дел Пётр Николаевич Дурново, занимавший эту должность с октября 1905 по апрель 1906 гг., справился с самым пиком революционного движения, не прибегая к такой крайней мере, как введение военно-полевых судов. Это несмотря на то, что именно на время пребывания П.Н. Дурново во главе МВД пришлись почти все вооружённые восстания революции 1905-1907 гг. (включая Московское), а на период руководства ведомством Столыпина – только одно восстание моряков базы Балтийского ВМФ в Свеаборге (Финляндия) в июле 1906 г. Когда Столыпин возглавил МВД, а затем правительство, революция уже шла на спад. Поэтому введение военно-полевых судов справедливо расценивалось в обществе не как акт государственного разума и порядка, а как банальная месть властей за революцию, в том числе по личным мотивам (12 августа 1906 г. взрывом на даче Столыпина была ранена его дочь, ответом на что и стал указ о военно-полевых судах).

   Охота на Столыпина, развёрнутая партией эсеров, в сущности, ничем принципиально не отличалась от такой же охоты на предшественников Столыпина на высоких постах. Она не доказывает, что революционеры усматривали в успехе реформы Столыпина крах надежд на революцию. Иначе необходимо считать, что фигур того же масштаба революционеры видели в министре народного просвещения Н.П. Боголепове, министрах внутренних дел Д.С. Сипягине и В.К. Плеве, московском генерал-губернаторе великом князе Сергее Александровиче. Ибо все они, как Столыпин, ещё раньше погибли на своих постах, исполняя свой долг. Если на этом основании делать Столыпина одним из кумиров государства Российского, то было бы несправедливо отказывать в такой же чести и вышеназванным лицам.

   О конечном поражении Столыпина в борьбе против терроризма свидетельствует не то, что его убили, а то, как это сделали. Столыпин был застрелен многолетним кадровым агентом охранного отделения (!), получившим именное (!) приглашение в театр на спектакль в присутствии коронованных особ и главы правительства!

   Не приходится спорить с тем, что Столыпин во всех своих делах стремился руководствоваться благом России (как он его понимал), был горячим патриотом, лично честным и храбрым человеком. Но достаточные ли это основания для его государственного культа? Все эти качества и в начале ХХ века отличали вовсе не одного лишь Столыпина. Возводить его деятельность до уровня подвигов лучших русских людей в 1612 и 1812 гг. представляется решительно невозможным и даже кощунственным по отношению к этим подвигам. Тем более, что большинством русского народа в то время – подавляющей массой русского крестьянства – эта деятельность, как мы видели, отторгалась.

   Нет ничего плохого в частных мероприятиях, посвящённых памяти Столыпина, – у каждого может быть свой кумир. Но идеализировать фигуру Столыпина на государственном уровне чревато всеми теми последствиями, которыми чреват любой противоречащий фактам исторический миф, когда он становится идеологической опорой власти. Советский строй был дискредитирован, когда вскрылась долго скрывавшаяся им правда о неудобных фактах его истории. Неужели его печальный финал ничему не научил его преемников?

   Вот и спрашивается: кому нужен миф о «великом Столыпине»? Впору заподозрить в этом каких-нибудь «лукавых политтехнологов», исподволь толкающих нынешнюю российскую власть на путь, аналогичный тому, который в своё время привёл к крушению власть КПСС. Но, скорее всего, дело обстоит гораздо проще. Оно заключается в сознательной избирательности исторического знания о предреволюционной России у апологетов того периода. Они видят в нём только фасадную сторону кратковременного относительного процветания, предпочитая забывать о том, что этот бурный расцвет некоторых за счёт многих закономерно привёл к страшному социальному взрыву 1917 года.

   От редакции

   Фигура Столыпина была раздута новоявленными либерал-демократами ещё со времен перестройки не потому, что его реформа была «успешной». Реформа провалилась по всем пунктам. Главное - замысел. Столыпин был альтернативой советской аграрной политике, как бы предшественником либеральных реформ Горбачева и Чубайса. Он разрушал сельскую общину - так же, как агент запада А.Н.Яковлев мечтал разрушить колхоз.

   Реформа была проведена полностью и исключительно в интересах помещиков. Помимо сохранения своей частной собственности, в ходе реформы помещики получали ещё и работящие крестьянские руки по бросовым ценам.

   Недовольным и бедным крестьянам предлагалось отправиться за счастьем на земли Сибири и Средней Азии. Это давало небольшую страховку помещикам от погромов. На свободные земли переселились около 3-х миллионов крестьян (из них вернулось назад более полумиллиона).

   Реформа имела разрушительный смысл. Она разобщала, отчуждала крестьян, лишала народ самоорганизации и русской общинной традиции. По реформе Столыпина крестьянину, вышедшему из общины, отрезали от общинной земли участки – отруба. На отруба переносились жилые постройки, возникал хутор. Хуторяне жили обособленно друг от друга, разобщались. В общине существовали помочи: работа всем миром для помощи нуждающимся. Помогали, например, погорельцам, вдовам. Взаимопомощь ушла в прошлое.

   В общине существовала чересполосица: каждая семья имела не один участок земли, а несколько. Например, один был в низине, другой – на возвышенности. Это спасало от голода, позволяло в засушливый год получать урожай хоть с одного из участков, было своеобразной страховкой от недорода и голода. Реформа и появление отрубов лишало крестьян такой защиты.

   Неудивительно, что уже на втором году «столыпинской реформы» страну постиг общероссийский голод, во время которого голодали свыше 20 губерний, а в 1911—1912 годах на Россию буквально обрушился следующий, ещё более сильный голод, охвативший уже 60 губерний. Тогда на грани голодной смерти находились 30 миллионов человек. Об этих, как, впрочем, и многих других подобных фактах ой как не любят вспоминать господа Михалков и Сванидзе. Но именно они — приговор истории «реформатору»-вешателю.

   Ярослав Бутаков

   Прислал Ганс Шредер