Явление Познера народу

   В течение нескольких недель центральные улицы нашего города были в переизбытке заполнены плакатами с улыбающимся белоснежной голливудской улыбкой лицом. Владимир Владимирович Познер приглашал петербуржцев на свой творческий вечер.

   В назначенный день большой зал филармонии был переполнен. Петербуржская интеллигенция пришла послушать своего кумира, главного телемудреца страны. Отмечу и немалое количество молодых и модно одетых барышень, пришедших по одиночке и маленькими группками. И вот явился кумир, явился в сопровождении пяти-шести охранников в строгих темных костюмах, блокировавших все подходы к сцене. Познер был модно одет, гладко выбрит и подтянут.

   Мои читатели знают, что сейчас я начну критиковать Владимира Владимировича. Но сначала отмечу одно бесспорное достоинство телеведущего. Гладкая и внятная речь, хороший русский язык и завидное чувство юмора. Парижский лоск, американская деловитость, напористость советского журналиста иновещания.

   Правда, в первые минуты встречи, этак где-то в полвосьмого, Владимир Владимирович сообщил, что у него скоро самолет и ровно в девять он откланяется. Публика заметно приуныла, то ли посчитала что сотня долларов за билет слишком большая цена за полуторачасовой разговор в тысячной аудитории, то ли сочла расставание с кумиром слишком уж скорым.

   Дальше разговор полился рекой. Мне хотелось слушать и о приключениях Владимира Познера-старшего, не понятого в молодой Советской России, Франции и США, вынужденного после четверти века эмиграции вернуться в познесталинский СССР, и о вечно болевшем морщинистом Самуиле Маршаке, до обидного мало платившем своему литературному секретарю. И о Шимоне Пересе, пророчески объяснившем при случайной встрече Владимиру Владимировичу, что человек, не чувствующий себя в полной мере ни американцем, ни французом, ни русским, своре всего является евреем. И о вековечном рабстве нашего народа, не могущем и не желающем от него избавиться.

   Одна беда. То, что я готов слушать часами, не готова была слушать питерская аудитория. Из зала посыпались вопросы об отсутствии свободы слова, о существующей де-факто цензуре в СМИ, о беспомощности и преступном бездействии политической элиты. И тут случилось чудо. Наша совесть телеэфира начала сглаживать острые углы. Владимир Владимирович сообщил, что нельзя требовать от журналистов быть борцами, ведь у них есть семьи. И чтобы уж вконец убедить аудиторию, что он-де делает все для свободы и демократии, сообщил, что однажды указал своему тезке о том, что он, дескать, «заблуждается».

   Но аудитория не унималась. Сыпались острые вопросы. Что делать: страна катится в пропасть? Что делать: кругом коррупция? Что делать: народ умирает от наркотиков? И опять гладкие, обтекаемые, словно прилизанные ответы и комментарии. Только один вопрос по-настоящему обидел Владимира Владимировича. Выступающий назвал Америку врагом. Как же так, возмутился телеведущий, разве можно так про янки? Они нам ведь ничем не обязаны, мы ведь им ничего не даем, так что здесь не улица с односторонним движением. Оговорюсь, отдали мы заокеанским «друзьям» и территории, и ресурсы, и деньги народные вложили в их банки. Вроде, имеем право требовать от них хотя бы не точить на нас ножи…

   Такая вот получилась дискуссия. Но пропели петухи – девять вечера. И, сопровождаемый не слишком громкими аплодисментами, Телеведущий № 1 покинул зал. Народ направился к выходу недоуменно улыбаясь…

Константин Ерофеев,

Ленинград