Почему в России нет политики

   Моя статья в «Садовом кольце» под заголовком «Еще раз об окружающем мире» вызвала бурную критику, что, в принципе, закономерно и нормально. И ничего плохого нет в том, что в этой критике не было существенных вещей – зато она показала лучше всех и всяческих исследований ту болезнь, которой больна современная российская оппозиция – вся, независимо от своих политических взглядов. Эти проблемы характерны и для левых, и для правых; и для коммунистов, и для националистов, и для либералов; и для радикалов, и для умеренных.

   О похожей вещи написал Захар Прилепин в своей статье на сайте АПН ( http://www.apn.ru/publications/article21992.htm ) «Место действия - прошлое».

   «Но разбираясь с прошлым, иные из нас увязли в нём настолько сильно, что до настоящего так всерьёз и не добрались (…).

   В одном из рассказов замечательного писателя, эмигранта первой волны Гайто Газданова описывается семейная, уже немолодая русская пара «из бывших», живущая в Париже. (…) супруги ежедневно говорят и спорят о политике, но касаются событий, как минимум, двадцатилетней давности, скажем, деяния Победоносцева обсуждают, как самую насущную реальность. Но при этом революции 1917 года в их представлении вроде как и не было: она им непонятна и странна».

   Вообще-то статья Прилепина посвящена отсталости от времени либералов; однако, такая жизнь в декорациях предыдущей эпохи (даже не в реалиях, а в декорациях!) не менее характерна и для коммунистической оппозиции. Подтверждением тому – присланные в редакцию «Садового кольца» статьи Яковенко и Прибытковой, в немалой степени спровоцированные моей статьей «Еще раз об окружающем мире». Спровоцировал дискуссию – продолжай. Вот, продолжаю.

   Как российская оппозиция оказалась «вечно вчерашней»? Как получилось, что российские оппозиционеры всех трех направлений оказались полностью исключены из политического процесса? То есть понятно, что в 1991 власть захватили так называемые «демократы», в 1993 государственнические силы (коммунисты и националисты) показали, что они не боятся противостоять врагу, и подтвердили свою силу на думских выборах 1995. Дикая по своей напряженности президентская кампания 1996 года показала, что и те, и другие политические силы способны довести общество до опасной черты. А вот дальше ни коммунисты, ни либералы, ни националисты ничего интересного не совершили. Левые провалили импичмент Ельцину в мае 1998 года, неудачей закончилась и «рельсовая война» в августе 1998; попытки националистов пробиться в Госдуму в 1999, играючи отбитые властью; а либералы не защитили НТВ (весна 2001).

   Все это можно было бы назвать полосой неудач, которая рано или поздно должна закончиться – но десять лет без побед не прошли даром; политические мускулы (а они были!) атрофировались. Политическая ситуация в стране развивалась в одном направлении, политическая мысль оппозиции – в другом, и в итоге либералы не спасли Ходорковского, а коммунисты откровенно проспали шанс на полноценную революцию – период акций протеста по поводу монетизации льгот; о националистах вообще не слышно. Современная оппозиция и на практике, и в теории демонстрирует полную недееспособность. Остатки сил уходят на внутреннюю грызню.

   Проще всего быть либералом. Чтобы быть своим, либералу достаточно с установленной периодичностью исполнять забавные и несложные обряды – ругать Сталина за применение против интеллигенции боевых треножников и признавать виновность КГБ (да, КГБ!) в Катынском расстреле. Так как события эти произошли в далекое время, в легендарное время (легендарным считается все, что было более 40 лет назад), и на современность явно не влияют, то соблюдение этих обрядов необременительно. Но возникает другая проблема. Либералы – это партия предпринимателей, партия крупного капитала. А крупному капиталу в РФ партия не нужна! Воспитанные на советских учебниках, писавшихся в те времена, когда роль компрадорского капитала была мала, они не понимают, что компрадорскому капиталу (а другого в РФ нет) партия не нужна. Своя партия может быть нужна Форду, Круппу, Тиссену; Березовскому, Ходорковскому, Дерипаске своя партия не нужна – компрадорским капиталистам легче быть под властью, чем демонстрировать какую-то самостоятельность. Власть им неиллюзорно объяснила это: Березовский в изгнании, Ходорковский в тюрьме (эти люди пытались быть не только буржуями, но и политиками); не совавшийся в политику Дерипаска счастлив и богат, и хотя кризис лишил его $25 млрд, у него еще осталось. В итоге либералы-политики повисли в воздухе, они не знают куда идти, что предложить обществу, у них нет социальной базы потому, что в РФ ее не может быть никогда.

   У националистов и коммунистов свои проблемы. С одной стороны, все народы СССР вообще, РФ в частности подвергаются и национальному, и социальному угнетению; особенно это касается государствообразующего народа СССР – русского народа. С социальной базой все должно быть в порядке. Так и есть, непорядок с лидерами.

   Камень преткновения для националистов, понятное дело, национальный вопрос. Как только националистов соберется больше одного, как сразу возникает подозрение, что кто-то из них – еврей. На выяснение национальности друг друга и расходуется вся энергия, которую надо бы расходовать а политическую деятельность.

   У коммунистов все было бы хорошо, если бы не вопрос об отношении данного конкретного человека к НАСИЛЬСТВЕННОЙ революции. Если человек отрицает необходимость насильственной революции как единственно возможного выхода народа и государства из исторического тупика – такого человека всегда можно записать в соглашатели. (Л. Прибыткова, наша маленькая коммунистическая Новодворская, использовала изящную формулировку «буржуазная моська, злобно тявкающая из подворотни»). Если человек, наоборот, кричит на перекрестках, что возможен исключительно насильственный путь, то такого человека не без оснований начинают подозревать в том, что он провокатор. Вот в подобные споры и уходит весь коммунистический пыл.

   Кроме того, оппозиция не может понять, как властная группировка может вести такую политику, которую она ведет. С одной стороны, у власти сейчас «силовики»; следовательно, политика их должна быть либо националистической, либо коммунистической. Но на самом деле их политика – ультралиберальная! Такое явление сплошь и рядом случается в банановых республиках; но ни либералы, ни коммунисты, ни националисты (все как один – советской закваски) никак не могут признать, что РФ – банановая республика.

   Соответственно, оппозиция с энтузиазмом ведет бой с ветряными мельницами. Все как обычно: горьких мыслей нам дороже нас возвышающий обман. Отсюда – неистребимая склонность к навешиванию ярлыков: они делают этот сложный и враждебный мир понятным и простым. Это проще, чем доискиваться до сути событий. Торжествует формальный подход. С. Полонский, глава «Миракс Групп», говорил, что кого нет миллиарда долларов, тот идет в жопу. Яковенко придерживается точно такой же позиции, только у него заслуживает уважения и доверия лишь тот, кто сидит в тюрьме; на всех остальных он смотрит, как на агрессивно-безграмотных наемников буржуазии. Дескать, «сперва добейся» - либо сядь в тюрьму (либо – добудь миллиард) – тогда и поговорим. Вот это и есть диалектика – единство и борьба противоположностей.

   В итоге рассуждения коммунистов вырождаются в трескучую риторику. В утверждении Прибытковой «А разве есть доказательства, что марксизм устарел? Никаких. Живем в империалистическом мире, двигателем которого является противоречие между трудом и капиталом. Сущность империализма не изменилась с момента его появления. Хотя развитие империалистической Японии отличается от развития США, Аргентины или России. Так было всегда» ошибок нет – равно как и в утверждении, что зимой холодно, а летом жарко. Ну и что дальше? Неравномерность общественного развития приводит к тому, что борьба с «неизменным» империализмом в разных регионах идет принципиально по-разному. В России в 1917-18 годах – удалось; а вот в Германии, несмотря на все сходство условий – не выгорело; а в Великобритании вообще никто не рыпался. В Германии в 1933 произошла коричневая революция – а в США «гроздья гнева» так и остались зелены. На Кубе революция удалась – а в Боливии, такой же банановой республике, кубинский опыт оказался непригоден. Почему, прикрываясь словами Маркса и Ленина, которые не видели ничего из этих событий, современные коммунисты отказываются мыслить? Понятно, что Ленину в послереволюционный период было не до писанины – он даже от руководства партией отказался, полностью сосредоточившись на государственной работе; но почему даже сейчас никто не хочет осмыслить то, что произошло тогда, а тех, кто пытается осмыслить – Ю.И. Мухина, С.Г. Кара-Мурзу, О.С. Шенина – мгновенно записывают в буржуазные прихвостни?

   «…по логике Цыганкова, если теоретические изыскания Маркса начали пробовать на практике, все – наука закончилась. Что ж, в таком случае уже не существует ни физики, ни электротехники, ни генетики. Ведь в каждой из этих наук теоретические предсказания же давно перешли в практическую плоскость» - пишет Яковенко. Да, этот так: ни физики, ни генетики, ни электротехники не существует в том виде, в каком они были в момент своего первого применения на практике. Теоретические воззрения очень серьезно были скорректированы реальностью: например, генетики пришли к выводу, что «ген» на самом деле – не шарик, плавающий в плазме клетки, а участок хромосомы; электротехники пришли к выводу, что ток идет не от плюса к минусу, а в обратном направлении (от минуса к плюсу – именно так движутся электроны). Химики сперва приняли много объяснявшую теорию флогистона – а потом отвергли ее. Не буду загромождать текст примерами, но, кажется, ясно: все теоретические построения всех наук после столкновения с практикой были скорректированы, иногда – заменены полностью. Марксизма это не коснулось. То есть в марксизм были введены поправки и про неравномерность общественного развития, и про теорию построения социализма в одной стране – но фактически они представляли собой известную каждому школьнику и студенту «подгонометрию». В этом нет ничего плохого, но это уже не наука, а практика. Наука – беспристрастна, практика – пристрастна; другое дело, если физики и химики не выделили флогистон – значит, теория неверна; а вот в общественных науках, играя формулировками, можно уйти в полный отрыв от реальности, что гуманитарии и Яковенко вслед за ними с успехом делают.

   Как пример наличия рабочего движения Яковенко приводит забастовки в Италии, Франции, Германии, Корее в связи с вызванными кризисом увольнениями. С тем же успехом сюда можно отнести восстание Спартака. Вот если бы в Германии рабочие забастовали в знак солидарности с рабочими ВАЗа (ну или рабочие в Пикалево перекрывали федеральную трассу не из-за собственных увольнений, а из-за увольнений в Корее) – вот это была бы, действительно, классовая сознательность и солидарность, это было бы рабочее движение. Но ведь это фантастика, не так ли? К сожалению, несколько активистов – не показатель.

   «Цыганков не понимает самого главного: все революции в производстве обязательно вели к революции в производственных отношениях. Начиная с изобретения плуга и заканчивая паровой машиной. Сейчас уже произошла научно-техническая революция. И она неизбежно приведет к революции в обществе»

   Верно замечено, но неверно понято!

   Эта революция уже произошла, а Яковенко – вот беда – ее не заметил. Её, эту революцию, называют «революцией менеджеров». Вкладывают в это определение сугубо положительный смысл – дескать, время, когда лицо социума определяли капиталист (жадный, жестокий, неприятный) и рабочий (грязный, тупой, неприятный) прошло, а вместо них основной фигурой стал управленец среднего звена (чистенький, умненький, хорошенький). На самом деле произошло следующее. Развитие техники (конвейерного производства) привело к тому, что сложную продукцию смогли производить рабочие низкой квалификации, а развитие логистики привело к тому, что производство перестало быть привязано к какой либо территории (стране). С одной стороны, такая «размытость» фирмы по планете превращало ее из жесткой вертикально интегрированной иерархической структуры в структуру сетевого типа. С другой стороны, упрощение промышленного производства привело к деклассированию рабочего класса. Между отверточной сборкой автомобилей и телевизоров и изготовлением гамбургеров принципиальной разницы нет. Называется это глобализацией.

   Рабочее движение формировалось в период господства вертикально интегрированных фирм, а не сетевых. Так, раньше бастующие рабочие создавали капиталисту реальную опасность, и вынуждали капиталиста на силовое подавление; локаут был опасен для эксплуататора не меньше, чем для эксплуатируемого. Транснациональной корпорации такое подавление не нужно, она вполне спокойно может закрыть завод, не опасаясь проблем с кадрами. Поэтому рабочий уже не может надеяться на себя в борьбе с транснациональной корпорацией. И рассчитывать он может только на государство, с такой самоуверенностью отвергаемое Яковенко. Кажется, вот он, выход – его давно предлагает Мухин. Но что же вместо этого предлагает Яковенко?

   «Чиновников и бюрократов надо не «улучшать» и не подводить к «ответственности». Их надо плавно ликвидировать. Через автоматические системы планирования и управления всем хозяйственным комплексом страны (а в будущем и планеты) – от добычи сырья до распределения продукта с учетом нужд разумного потребления людей (…) Это наша программа – максимум. А сначала надо разрушить (а не улучшить) буржуазную (глобальную) гос. машину. Разрушить насильственным путем. Любой трезвомыслящий человек понимает, что ни один [капиталист и чиновник] не отдаст так просто свое могущество (…)»

   Вся эта трескучая риторика как бы подводит нас к известному афоризму «Насилие – повивальная бабка истории». Неплохой афоризм, но он имеет все недостатки фразы, вырванной из контекста – и литературного, и исторического.

   На самом деле, все удачные революции, как ни странно, были НЕНАСИЛЬСТВЕННЫМИ.

   Да, именно так! Более того, еще один кажущийся парадокс: ВСЕ успешные революционеры перед совершением ими переворота были так или иначе интегрированы во власть – они были либо частью действующей элиты, либо контрэлитой. Английская буржуазная революция (это когда королю голову отрубили) была начата членами ПАРЛАМЕНТА; Великая Французская – высшей буржуазией и дворянством. Февральская революция в России была осуществлена буржуазной Государственной Думой, в которую также входило несколько большевиков (это ничего, что в 1914 они оказались на каторге – для обывателя – крестьянина, рабочего, чиновника, военного – они были теми, кого они ЗНАЛИ как людей, которым можно ПОДЧИНЯТЬСЯ), Великая Октябрьская революция осуществлена Советами – параллельной властью. Также отметим, что средства на партийную деятельность большевики добывали не только и не столько «экспроприациями» - деньги им несли многие небедные люди. Значит, чувствовали за ними будущее, не так ли? А вот многочисленные крестьянские войны и городские, начатые людьми, никакого отношения к власти не имевшими (и, соответственно, лишенными изначального авторитета в глазах масс), неизбежно заканчивались поражениями – будь то восстания Степана Разина и Емельяна Пугачева в России, Уота Тайлера в Англии, или французская Жакерия или Парижская коммуна. Да, они потрясали до основания государственный строй – но не более того; они не побеждали. Какие разные страны, какие разные времена – и какой одинаковый результат! Значит, эта закономерность носит общий характер.

   Идём дальше. Коричневая революция Гитлера в 1933 – произведена крупнейшей фракцией Рейхстага. Кубинская революция – то есть приход к власти Фиделя Кастро – был совершен в рамках работы послебатистовского буржуазного правительства, в котором Фидель – знаменитый борец, но еще не очень влиятельный политик – занимал второстепенный пост. Наконец, дерьмократическая революция 1991 в СССР была осуществлена не диссидентами, запертыми к тому времени в дурдома или вытесненными в эмиграцию, а верхушкой КПСС.

   Все эти революции оказывались НЕНАСИЛЬСТВЕННЫМИ, в ходе этих великих переворотов кровь практически не лилась (в худшем случае – убьют двух-трех прохожих). Потом – да, кровопролития были. То побежденные, очухавшись, пытались вернуть отобранное, то победители начинали друг другу глотки рвать; а иногда, хотя и редко, все смирялись со свершившимся.

   В своем бездумном воспевании «ррреволюционного» насилия Яковенко и примкнувшая к нему Прибыткова идут не по большевистскому, а по эсеровскому пути. А ведь пример на самом деле классический. Даже находясь в подполье, большевики мыслили как государственные люди; Ленин счел целесообразным найти время на написание серьезной философской работы «Материализм и эмпириокритицизм»: надо видеть цели, чтобы бороться с реальными врагами, а не с ветряными мельницами, к чему призывает, захлебываясь революционной фразой, Прибыткова. А вот эсеры, даже достигнув власти, так и остались по своей сути уличными бомбометателями – и у власти не удержались.

   Какая идея может сейчас быть таким ключом к победе? Несомненно, только идея ответственности власти перед народом, наиболее всеобъемлющая и наиболее понятная, и наиболее легко реализуемая.

   Все это известно, это никто не скрывает, нужная информация есть в школьных учебниках. Отказ пользоваться ей нельзя расценить иначе, чем «головотяпство со взломом» ((с) Ильф и Петров).

А.В.Цыганков