В Сеул со своей кимирсенхвой. Заметка о Южной Корее

   (наброски впечатлений от поездки в Южную Корею)

   Ирина Маленко

   When apples still grow in November,

   When blossoms still bloom from each tree,

   When leaves are still green in December,

   It's then that our land will be free....

   (Когда яблоки все еще будут расти в ноябре,

   Когда на каждом дереве еще будут цвести цветы,

   Когда листья все еще будут зелеными в декабре -

   Вот когда наша страна будет свободной...")

   (грустная ирландская застольная песня "Только наши реки текут свободно")

   ... Собственно, я не собиралась в Сеул. Так же, как не собиралась и не собираюсь, например, в Нью-Йорк или Сан-Франциско. И, наверное, я никогда бы не отправилась туда, если бы не так глубоко тронувшая мое сердце история ульсанских "нерегулярных" рабочих корпорации Hyundae (cм. http://work-way.com/bojkot-hyundai-net-zaemnomu-rabstvu/), которые вот уже больше полугода не спускаются с опоры высоковольтной ЛЭП в знак протеста против откровенно наглого игнорирования этой корпорацией решения Верховного суда Южной Кореи, который даже в этой глубоко буржуазной стране не смог не признать правоты этих рабочих в их борьбе за свои права. Эта история задела меня так же глубоко, как когда-то натовские бомбардировки Югославии, с чего, собственно, и берет начало история моего публицистического творчества в интернете. Точно так же, как когда-то в далеком 1999 году, я смотрела вокруг себя, видела равнодушных, занятых только своими жизнями людей, включая так называемых "левых", которым было совершенно наплевать на то, что где-то в далекой Корее, под душным летним открытым небом, под ветрами и грозами на вышке ЛЭП сидят двое удивительно стойких, мужественных и отважных ребят - Чхве Пёнсын и Чхон Ыйбон- пошедшие на этот отчаянный шаг, перепробовав все другие методы борьбы за свои права. Точно так же, как в далеком 1999-м, когда я не спала ночами, представляя себя, как где-то далеко на головы моих друзей и знакомых сыплются натовские бомбы, я поняла, что не могу, не имею права и просто не способна остаться в стороне от этой истории, говоря себе: "Ну и что? Это не мое дело. У меня своих проблем хватает", хотя их и действительно хватает. Потому что зло побеждает на нашей планете только и исключительно в силу именно этого - человеческого равнодушия к чужим проблемам. Этот непреложный факт я поняла уже давно. И неважно, как мало может сделать каждый отдельный конкретный человек, если мы все будем думать только о себе, только о своих семьях, только о том, как нам провести отпуск или в какой ресторан пойти, только о том, как бы покрасоваться в "левом" якобы блоге своей новой прической или участием в очередном жюри на очередном кинофестивале, мы никогда не сможем обеспечить достойной, человеческой жизни для всех трудящихся. Революция начинается с малого - с небезразличия к людям и их проблемам, с умения воспринять их как свои. И даже самые небольшие практические действия каждого из нас могут в конечном итоге стать именно той последней каплей, что прорвет, наконец, капиталистическую дамбу.

   Итак, "в конце концов, не выдержав издевательств, отговорок и открытого попрания всех мыслимых и немыслимых норм трудовых отношений компанией Hyundai Motors, двое активистов профсоюза «заемных» рабочих. Чхве Пёнсын и Чхон Ыйбон, взобрались 17 октября 2012 г. на опору ЛЭП и объявили, что оттуда не спустятся, пока компания не начнет выполнять решение Верховного Суда о переводе контрактников на постоянную работу."

   Что могу сделать конкретно я, чтобы им помочь? Можно было послать им посылку - что я и сделала, через южнокорейские профсоюзы. Но этого мало. Надо, чтобы мир знал о них - об этих скромных и стойких героях нашего времени. Знал и выступил в их поддержку, заставив их работодателя уважать хотя бы судебные решения собственного государства. А для этого мало переводить прочитанное в интернете - надо повидаться с ними самой, поговорить с ними, чтобы донести до людей в разных уголках мира правду о беспощадной эксплуатации рабочих южнокорейскими корпорациями, которые уже и у нас в России делают то же самое с нашими собственными рабочими, а если еще и не в такой мере, как в самой Южной Корее, то все еще впереди. Если не остановить их сейчас.

   Как часто за прошедшие месяцы я смотрела на замкнутые только в своей собственной жизни, занятые только своими собственными, чаще всего мелочными проблемами лица окружающих и думала: "А в это время где-то далеко под ветром и раскаленным солнцем...", представляя себе их, этих двух южнокорейских рабочих активистов!

   И моей единственной мыслью, единственной целью во время этого короткого визита были именно они, товарищи Чхве и Чхон, а не посещение сеульских достопримечательностей или ресторанов. Но, конечно же, поскольку в своей поездке я зависела от переводчиков и контактов в корейском профсоюзном движении, которые гостеприимно хотели показать мне свою страну, без достопримечательностей ее тоже не обошлось. Я не собираюсь описывать "вкусный" запах можжевельникового дерева в традиционных корейских домах и умиротворяющую красоту традиционной архитектуры -на это есть многочисленные заметки путешественников и этнографов.

   Мои же данные заметки будут не только рассказом о южнокорейских рабочих, но и изложением моих впечатлений об увиденном на политической и социальной арене этой страны. В конце концов, теперь я сама имею возможность сравнивать обе Кореи - социалистическую и капиталистическую, дабы не уподобляться многочисленным нашим интернет-троллям, никогда не бывавшим ни в одной из них, но уверенным до пены у рта, что они знают все о жизни в КНДР - исключительно по сказкам, сочиненным в кулуарах "Дэйли Мэйл" и "Чосун Ильбо".

   "Цепной пес американского империализма"

   Когда встретившие меня товарищи из южнокорейских профсоюзов сказали, что хотели бы послушать мой рассказ о жизни в СССР, потому что у них крайне мало источников на данную тему, естественно, я не отказалась. Правда, не удержалась от смеха, когда узнала название, под которым афишировалась предстоящая встреча среди местных левых: "Был ли СССР адом?" Мне сразу же вспомнилось, как пару лет назад точно такой же вот "теплый" прием ожидал наших северокорейских товарищей в "свободной" Бельгии, где одна университетская профессорша всерьез намеревалась пригласить их для беседы со студентами под названием "Северная Корея: возможен ли диалог с дьяволом?" Якобы "для привлечения более многочисленной аудитории". Когда я справедливо возмутилась - приглашать людей с другого конца земного шара для того, чтобы их оскорбить! - высокомерные "белые" европейцы даже не поняли, о чем это я, собственно (примечательно, что люди из развивающихся и бывших социалистических стран мгновенно понимают, что именно я имела в виду!) Мол, они вообще должны быть нам благодарны за такую возможность выступить.

   Пришлось объяснить им на популярном примере. "Хотите привлечь больше публики? Тогда предлагаю поменять название встречи на "Запад: возможен ли диалог с дураками?" Народ валом повалит, гарантирую!"- сказала я организаторам встречи с совершенно серьезным лицом. Что тут началось! Визг и "море крови". Видимо, оскорблять других людей "цивилизованные" европейцы считают своим исключительным правом. Кстати, встреча та так вообще и не состоялась - руководство университета пригрозило, что те студенты, которые посмеют встретиться с северокорейскими "дьяволами", могут ожидать для себя серьезных проблем во время экзаменационной сессии... Такая вот она, европейская свобода и демократия.

   Так что я не стала спорить с южнокорейскими организаторами моей поездки, доказывая, что я не верблюд (в конце концов, я-то уеду, а им еще там жить!). Но не преминула подколоть их тем, что мне лично их страна с детства была известна как "цепной пес американского империализма". Не скрою, я ожидала примерно такой же реакции, как у бельгийцев - возмущенной. Но южнокорейские товарищи грустно как-то посмотрели друг на друга и ответили мне извиняющимся тоном, что хотя у них в стране и есть множество хороших людей, оценка эта (почерпанная мной в далеком начале 80-х из журнала "Корея сегодня"), увы, до сих пор отвечает действительности...

   После этого мне стало их жаль. Это мы в СССР действительно привыкли ничего не бояться (даже несмотря на 20 лет жизни при капитализме, я и по сей день ничего не боюсь - такой мощный заряд веры в свои силы получили мы в детстве и юности), а каково им тут, если моим первым впечатлением от этой страны стало.. обязательное снимание отпечатков пальцев со всех прибывающих прямо в аэропорту! С таким мне еще не приходилось встречаться ни в одной стране. Видимо, тут Сеул "шагает впереди планеты всей".

   Знакомые с южнокорейской действительностью соотечественники предупредили меня заранее, что даже у прогрессивной части южнокорейского общества в отношении КНДР взгляды существуют достаточно внутренне противоречивые, и что лучше не заводить о ней речь, если не знаешь, какую реакцию это вызовет. Действительно, местная прогрессивная левая партия не так давно раскололась натрое именно по этому вопросу. Поэтому первое время я больше слушала, что говорили местные профсоюзные и левые активисты на эту тему и высказывала свое мнение только когда меня о нем спрашивали (откровенно высказывала - к чему душой кривить?)Естественно, ни один из них сам в КНДР не бывал, хотя многие люди открыто говорили мне, что мечтают увидеть ее своими глазами: тут проблема не со стороны КНДР, а в запретах их собственного правительства. Зная эти запреты и опасность, которой они подвергнутся, если я привезу с собой какие-либо материалы о КНДР, я была вынуждена ничего "такого" с собой не брать. Но рассказывать правду о социалистической действительности последней - в ответ на вопросы о ней - это мне, конечно же, не помешало. Единственным "кусочком пропаганды", который был у меня с собой, оказался росток северокорейской кимирсенхвы. И я подарила его одному из активистов, сказав, что северокорейский цветок, растущий на южнокорейской земле, станет символом объединения корейского народа.

   Довольно быстро я заметила какой-то, если так можно выразиться, колониальный дух южнокорейского общества. С одной стороны, это была самая что ни на есть "корейская Корея" - с традиционными домиками, традиционной едой, конфуцианскими и буддистскими традициями, - с другой, она в то же время была какой-то словно извиняющейся неловко за этот свой корейский характер. Отсюда и переполненная английскими словами речь, и чувствующиеся особенно сильно в Пусане японские влияния, и встретившиеся мне корейцы, которые никогда в жизни не видели каягым (я не кореянка, и то с детства знаю, что это такое!), хотя в то же самое время прекрасно знают западную рок-музыку. Отсюда и так не вязавшиеся с этими скромными, сдержанными, воспитанными людьми секс-шопы у вокзалов - словно навязанные им, будто бы кто их за уши тянет в грязное болото западной капиталистической "цивилизации", заверив их, "что это так необходимо надо". Отсюда же и типично западная интеллигентская "левая" каша в их головах, когда форма важнее содержания, а личные чисто формальные "свободы" для них лично важнее того, как живут в их же стране трудящиеся. Например, когда некоторые южнокорейские интеллигенты выражали мне свое недовольство тем, что "власть в КНДР передается по наследству" (точнехонько так же, как их псевдолевые собратья- оппортунисты в странах Западной Европы), я указывала им на то, что ведь и президент их собственной страны - дочка бывшего президента, и в США были президенты- дети бывших президентов, что, однако, почему-то ни у кого из них возмущения не вызывало. Да и у нас в России механизм приведения к власти преемника отработан сейчас настолько как часы, словно кто-то хорошо изучал северокорейский опыт. Только вот применили его у нас в рамках системы капиталистической, и именно в этом-то и есть корень различия - смотреть надо не на то, как прошел процесс прихода к власти, а на то, какую политику проводит новое правительство, остается ли оно верным революционным принципам. И если новый Лидер трудится на благо народа, если страна развивается не ради роста личного благостояния ее отдельных граждан, а для всех, если по-прежнему страна проводит непреклонную антиимпериалистическую внешнюю линию, то какое значение имеют родственные связи прежних и нынешнего ее руководителей? Интересно, кстати, что ни у западных, ни у южнокорейских "левых" почему-то не вызывает такой ярой реакции "династия Кастро" на Кубе. Не потому ли, что там уже фактически развернута -давайте посмотрим невеселой правде в глаза!- местная "перестройка" а значит, Куба уже не так опасна для капитализма?

   Но я не собираюсь сейчас вступать в прения с "друзьями Кубы". Моя задача - рассказать о том, что я увидела и узнала из первых рук о действительности Южной Кореи.

   То же самое чувство "колониального" менталитета многих южнокорейских левых еще усилилось в последующие дни- например, в ходе сессии вопросов и ответов после моего рассказа о жизни в СССР, когда присутствовавшие на встрече молодые люди стали задавать мне вопросы с типично западно-либеральным привкусом: о правах секс-меньшинств или животных, о Навальном и Левом Фронте с его позерами-интернетными блоггерами, о том, правда ли, что все в СССР было по карточкам, о том, нравится ли мне хоть что-то от капитализма (смешной вопрос!)... То есть, вот сидят передо мной хорошо упитанные, молодые ребята - менеджеры и прочие "белые воротнички", в чьей собственной стране прямо сейчас рабочих доводят до того, что они почти год не слезают с опоры ЛЭП или до самосожжения, а бабушки вынуждены зарабатывать на жизнь проституцией в парке, а их волнуют... права российских геев! Потому что "хозяева" из-за океана приучили их думать, что такие вещи имеют первостепенное значение, а не основные экономические права для всех трудящихся. В противоположность известной поговорке "баснями соловья не кормят"...

   Этот самый разрыв в менталитете между рабочими и даже той интеллигенцией, что поддерживает их борьбу(в перерывах между обедами и застольями), этот самый эгоизм местных "офисных хомячков" ощущался очень сильно даже и без знания языка. Конечно, они были очень гостеприимными людьми и конечно, как патриоты своей страны (несмотря на навязанный им колониализм), они стремились показать ее мне с лучшей стороны. но уже на третий день меня начало тихо подташнивать от очень вкусной в общем-то "кимчхи-пиццы" и "бульгоги-бургеров", от соджу и макколи, от того, как они фотографируют то, что собираются съесть и от бывших певиц песен протеста, ставших хозяйками ресторанчиков... Все, чего я хотела, - это быть вместе с рабочими. Но моя зависимость от переводчика привела к тому, что на это мне был отведен один только день...

   Зато гостеприимные хозяева попытались продемонстрировать мне "достижения демократии" последних нескольких лет у них в стране, пригласив меня на разрешенный митинг в центре Сеула (в субботу вечером, как я поняла, в определенном месте города каждую неделю проходят такие вот разрешенные политические акции). Но гораздо более сильное впечатление на меня произвела не сама акция, а количество полицейских, "присматривающих" за ней. Практически весь центр города был блокирован большими автобусами, до краев наполненных полицаями, а также водометами и прочей "неотрывной от демократии" техникой. И хотя многие полицейские были мальчиками-очкариками, больше похожими на студентов (мне потом объяснили, что это действительно студенты, проходящие в полиции... свою действительную воинскую службу), оружие в их руках, полицейские дубинки и щиты (которых нет и в помине у северокорейских милиционеров)не оставляли сомнения в том, что они готовы пустить их в дело. И я невольно вспомнила про то, как когда в горбачевское время я впервые в жизни увидела в Москве тогда еще милиционера нашего с резиновой дубинкой, я осмеяла его вслух - кого это он бить собрался?- и даже его сфотографировала, чтобы потом дома показывать, а то не поверят. И как сейчас я выхожу из метро в "свободной" Москве и вижу, что там никого уже не удивляет полицай с вполне реальным автоматом на боку...

   Здесь дубинки, щиты и автоматы тоже никого не удивляли. Привык народ. Между протестующими бодро сновала бабушка, торгующая ковриками, на которых можно сидеть. Ее "коврики, коврики, покупайте коврики!" перекрывало голоса даже самых страстных ораторов. И если сеульцы ожидали от меня каких-то восторгов при виде сидящей на этих ковриках, как стадо смирных овечек, со свечками в руках, толпы, мирно распевающей совершенно западные на слух, хотя и на корейском языке, песни, раскачиваясь им в такт, как полагается на западных же поп-концертах ("We are the world.. we are the children"- всплыло послушно откуда-то из подсознания), чтобы через час всем разойтись по домам или при виде стойки местных троцкистов, которых, в отличие от сторонников идей чучхе и марксистов-ленинцев, здесь никто не преследовал, то они глубоко ошиблись.

   - По какому поводу протест? - спросила я.

   - По поводу того, что нынешнее правительство незаконно опубликовало секретные документы о деятельности бывшего правительства.

   - А чего требует народ?

   - Того, чтобы было расследование, как эти документы к ним попали.

   - Ну хорошо, будет расследование, а дальше-то что?

   Они сделали вид, что не поняли моего вопроса, явно разочарованные, что этот их демократический "выпуск пара" не привел меня в экстаз...

   Да, здешние "левые" интеллигенты были, как у Гоголя, люди "приятные во всех отношениях" и "просто приятные". Но по сравнению с товарищами из КНДР они были какими-то, если так можно выразиться, лишенными внутреннего стержня, без идеологической стойкости (даже многие из тех, кто побывал в тюрьмах за свою политическую деятельность). Их рассказы о жизни при знакомых мне только по книжкам диктатурах Чон Ду Хвана и Пак Чжон Хи помогли мне понять в какой-то степени, почему они так зациклены на форме власти или протеста вместо того, чтобы оценивать их по содержанию и результатам - точно так же, как мы в позднем СССР "понимали" происходящее в КНДР, основываясь лишь на нашем собственном опыте (с ложными аналогиями между товарищем Ким Ир Сеном и нашим оппортунистичным уже весьма Леонидом Ильичем Брежневым)южные корейцы, основываясь лишь на своем личном опыте, шарахаются от всего, что вызывает у них (опять-таки ложные) аналогии с их собственной диктатурой, не вдаваясь даже в содержание и характер совершенно другой социальной системы. Они автоматически отождествляют ее с той системой, что у них самих.

   Были тут и уже знакомые мне по Северной Ирландии, старательно взращиваемые там британской империалистической пропагандой нотки о "равной вине двух сторон" (в данном случае - в обострении межкорейских отношений), о необходимой якобы "нейтральности" (которая, как мы хорошо познали уже на своей шкуре, в классовом обществе не существует и не может существовать). Я поинтересовалась, знакомы ли товарищи с работами классиков марксизма-ленинизма (про кимирсенизм-кимчениризм было лучше не спрашивать, чтобы не пугать этих "свободных" личностей). Оказалось, что кое-что читали, но только в японском переводе и лет 20-30 назад... После этого для меня все встало на свои места. Зато всяческие "гендерные исследования", "права животных" и "энвайроментализм" окружают их со всех сторон ежедневно. И они всерьез полагают, что вся эта "в огороде бузина, а в Киеве дядька" поможет им преобразовать южнокорейское общество в социально справедливое и недоумевают, почему это никак не получается, и каждая из групп подобных "активистов" занята решением только своей узенькой проблемы - в рамках системы, в которой невозможно их разрешить... Да, капиталисты - мастера пудрить людям мозги и уводить их в любом возможном направлении, лишь бы только подальше от подлинно революционных идей. Как напоминает мне это происходящее и в левом движении у нас в России сегодня!

   Но когда один из героев моей истории, примерно мой ровесник, тихий мужчина в очках, занимающийся благотворительностью среди бедняков, после очередной рюмки сочжу загрустил и, выдав, что "любит Достоевского и Ленина, но терпеть не может Сталина" - хотя в действительности Сталин и Ленин неотделимы- добавил: "Раньше у нас тут все кипело... было столько борцов за социализм... Но как не стало Советского Союза, очень многие потеряли веру и разочаровались...", я поняла, что лучше нам прикусить язычок с нашей критикой. Потому что в конечном итоге мы сами несем на себе огромную вину за то плачевное положение, в котором пребывают в большинстве стран сегодняшнего мира силы, ведущие борьбу за социализм. И за то, что в головах у них сегодня такая вот сборная солянка...

   И начинать нам поэтому надо с самих себя!

Южнокорейские "левые"

   P.S. Знаете, товарищи, даже без знания языка чувствуетсяся в Южной Корее очень сильный контраст между рабочими и левой интеллигенцией (которых интересуют в первую очередь права секс-меньшинств, животных и пр, а права людей вокруг них интересуют не так сильно). И с рабочими мне было намного проще и больше по душе беседовать. Обязательно язык надо учить, конечно!

   А от интеллигенции "левой" здешней, с ее постоянными пьянками, обжорством (с фотографированием того, что на столе) и вопросами о Навальном и дискриминации геев в России меня уже начинает подташнивать. Типичная мелкая буржуазия - от "певиц песен протеста", которые теперь стали хозяйками ресторанчиков до содержателей всяческих "домов народа" и прочих "благотворительных" организаций - до чего же бесполезные и пустые существа, хотя и вроде бы "приятные во всех отношениях" (вежливые, гостеприимные и пр.)! Для них показателем "свободы" их общества, достижением их борьбы считается то, что каждую субботу, видите ли, они могут приходить в строго определенное властями место, где можно покричать лозунги и попеть песни со свечками в руках (под охраной жуткого количества полицейских). Для них вот эта вот "борьба", которая не ведет никуда и ничего не изменит в жизни таких рабочих, как в Ульсане, стала самоцелью, смыслом их жизни. И по их мнению, в КНДР "диктатура" потому, что там этого люди не делают. Так у них там нет никакой нуужды такими глупостями заниматься!

   Жалкие они какие-то, эти южнокорейские "левые" интеллектуалы (впрочем, наши не лучше!). И все эти песни - про "одинаковую. вину двух сторон" в обострении конфликта, про феминизм и охрану окружающей среды и прочую муть - я уже на Западе вдоволь наслушалась. А они тут как будто обезьянничают, повторяя все это за своими "белыми хозяевами" (южнокорейское общество совершенно явно колониального характера, это ощущается очень сильно).

   И. Маленко

Заемный труд – петля на шее. Встреча с рабочими Ульсана

   http://work-way.com/zaemnyj-trud-petlya-na-shee-vstrecha-s-rabochimi-ulsana/#more-3340

   На сайте есть много фотографий и видео тоже есть.

   Наконец, я в Ульсане – цели всей моей поездки в Южную Корею. Стою с сопровождающими меня товарищами под той самой вышкой, на которой вот уже 9 месяцев находятся двое мужественных людей, борцов за права всех заемных рабочих Южной Кореи, Чхве Пёнсын и Чхон Ыйбон, протестуя против наглой и бесчеловечной политики руководства компании Хёнде.

   Забраться мне туда к ним наверх на высоту не представлялось возможным. Они тоже не могли спуститься вниз, поговорить лично. А потому нам удалось пообщаться с ними только по телефону с помощью переводчика, поскольку Чхве и Чхон иностранными языками не владеют, а я корейского, к сожалению, не знаю. Я задавала им вопросы, специально подготовленные еще дома до поездки, они отвечали. Когда я их слушала, у меня сжималось сердце и темнело в глазах от гнева, настолько жутким оказалось в действительности положение южнокорейских рабочих, о жесточайшей эксплуатации которых я и раньше слышала немало.

   Пересказывать я ничего не буду, читайте сами. Наш товарищ из Норвегии Владимир Тихонов всего лишь дословно перевел на русский язык то, что сказал мне товарищ Чхве Пёнсын, отвечая на мои вопросы за себя и своего товарища:

   1. Ваша протестная акция продолжается почти год. Как ваше самочувствие?

   Мускулы часто сжимаются из-за долгого, в течение 280 дней, пребывания в небольшом, закрытом пространстве. У тов. Чхон Ыйбона, заведующего делами профсоюза заемных рабочих автомобилестроительных предприятий Хёндэ, который пикетирует на высоте вместе со мной, 20 июля, когда приехали «автобусы надежды» с тысячами поддерживающих нас товарищей со всей Кореи, так болела поясница, что он даже и встать не мог. Врачи определили, что у меня недостаток движения, и что от этого у меня есть проблемы с печенью и почками, но вроде пока особых болей нет и ничего, жив-здоров.

   2. Есть ли какая-то реакция руководства компании Хенде на ваш протест?

   Правящие классы везде применяют к нам, рабочим, насилие, и не только в Корее. Министерство Труда Южной Кореи — орган государства сам определил, что использование заемной рабсилы на конвейере автозавода незаконно, но палец о палец не ударяет, чтобы исправить ситуацию, которую само же определяет как неправовую. То же самое и прокуратура — несмотря на то, что Верховный Суд и Комитет по Рабочим (орган при Минтруда, занимающийся проверкой законности увольнений и т.д.) определили применение заемного труда здесь на Хёндэ как незаконное, три года как она «ведет следствие» в отношении фирмы, а уголовного дела — не возбуждает. Естественно, что за эти три года фирма спокойно уничтожает свидетельства своего незаконного поведения, а когда наш профсоюз заемных рабочих об этом кричит, то нас никто не слушает. В прошлом и этом году уже трое заемных рабочих покончили самоубийством от отчаяния. Ну и что? Государство это не волнует. Фирма отказывается выполнять определения Верховного Суда и Комитета по Рабочим. По первому они подали на обжалование в Конституционный Суд, а по второму сейчас ведут административный процесс (т.е. арбитражный суд — прим. перев.). Так они выгадывают время, ведь на решения по всем этим искам уходят годы. А пока они спокойно подавляют наше профсоюзное движение.

   Наш профсоюз, профсоюз заемных (непостоянных) работников автозаводов Хёндэ, понес большие жертвы в борьбе против произвола и подавления со стороны нанимателя. В 2004 г. Минтруда признало использование заемной рабсилы на конвейере автозавода незаконным, но с тех пор более 160 заемных рабочих только на Ульсанском автозаводе компании Хендэ уже было уволено. Более 600 подверглись репрессиям другого сорта — отстранение от работы на определенный срок и т.д. 20 рабочих было арестовано за профдеятельность, двое сейчас официально числятся в розыске (оба сейчас сидят на опоре ЛЭП — Чхве Пёнсын в розыске с 2010 г. и Чхон Ыйбон — с 2012 г.). Кроме того, всего с профактивистов сейчас фирма взыскивает 17 миллиардов 800 миллионов вон за якобы нанесенные ей «убытки». У профактивистов арестовываются зарплатные банковские счета, накладывается арест на имущество. На заводах Хёндэ в городах Чонджу и Асан — 80 уволенных, более 400 наказанных другим путем. [1]

   3. Как относятся к вашей акции в Южной Корее? Пишут ли о вас официальные южнокорейские СМИ?

   Начало нашей акции совпало с президентскими выборами, а потому некоторые СМИ нас вниманием не обошли, — все же мы сидели на высоте. Кроме того, пять кандидатов в президенты (от либералов и социал-демократических партий — Ан Чхольсу, Ли Джонхи, Сим Санджон, Ким Соён и Ким Сунджа) даже посетили нас, о чем сообщалось в газетах и по ТВ. А затем интерес заглох, если не считать двух леволиберальных газет (Хангёре и Кёнхян), да прогрессивных интернет- медиа. Но консервативные СМИ не пишут о том, что заставило нас пойти на подобную акцию, и упоминают только те детали, которые можно исказить в выгодном для них свете. В основном они просто цитируют материалы пресс-службы автокомпании Хёндэ.

   4. Что думают по поводу вашего протеста южнокорейские рабочие и профсоюзы? Проводили ли они какие-нибудь акции в вашу поддержку?

   Солидарности всегда не хватает, даже когда ее много… Коллеги-профсоюзники с нами солидаризируются. Но мы, заемные рабочие Хёндэ, хотим более активной солидарности, а вот у тех общенациональных профобъединений, куда мы входим (Общекорейское Объединение Металлистов, а на самом верху — Федерация Демократических Профсоюзов Кореи), интересы уже немножко другие, они больше настаивают на «реализме». В цехах нам простые рабочие помогают, но вот забастовок поддержки или всеобщих забастовок никто в связи с нашей акцией не организовывал. Только вот Общекорейское Объединение Металлистов организует сейчас комитет по совместной борьбе с теми профсоюзами временных рабочих на Хёндэ и Киа, что ведут переговоры с компаниями по поводу незаконного использования заемного труда. Да и ульсанское региональное отделение Федерации Демократических Профсоюзов Кореи устроило расширенную забастовку профактивистов ради нас, а также митинг.

   5. Изменилось ли как-то положение в Южной Корее с заемным трудом с момента начала вашей акции?

   Незаконное использование заемного труда начало привлекать в Корее внимание с начала 2000-х. гг. Многие профсоюзы пытались с этим бороться. Кроме нас, на автозаводах Хёндэ, долгое время бастовали против использования незаконного заемного труда профсоюзы временно занятых рабочих компаний SK (на дочернем предприятии «Инсайд Кориа»), Carrier (производитель обогревательного и охладительного оборудования), Кымхо (производство шин), Киа (автозавод), корейского филиала Дженерал Моторс (в городе Чханвоне, на юго-востоке Кореи), судостроительного завода Хёндэ в Мипхо (одном из районов Ульсана), государственной железнодорожной компании (профсоюз женщин-бортпроводниц) и другие. Федерация Демократических Профсоюзов Кореи до сих пор борется за отмену существующего закона об использовании заемного труда. И только после того, как Верховный Суд, наконец, постановил, что использование заемного труда на автозаводах Хёндэ было незаконным, эта проблема заинтересовала широкие слои корейского общества. Только вот, не знаю почему, южнокорейское государство ничего в этом направлении не делает. Гражданское общество и профсоюзы ведут совместную борьбу против эксплуатации заемного труда, но вот успехов пока особенных нет… Одно утешение — за те 285 дней, что мы сидели на опоре ЛЭП, борьба против эксплуатации заемщиков вышла за пределы нашей отрасли. Заемщики в сфере услуг — в сети супермакетов «Имарт», в сервисных центрах фирмы Самсон (Самсунг) — тоже поднялись на борьбу.

   Рабочие выполняют одну и ту же работу, но «заемные» одеты в особую форму и за ту же работу получают на 40% меньше.

   6. В чем состоит главная цель вашего протеста? Каковы ваши требования сегодня и изменились ли они с начала вашей протестной акции? Какой реформы от правительства вы добиваетесь или ваши требования касаются только руководства компании Хенде?

   Наши требования — признание использования заемного труда незаконным, прекращение найма новых рабочих (которыми замещаются увольняемые заемные рабочие) и арест председателя компании Хёндэ Моторс, Чон Монгу.

   ▶Использование заемного труда на автозаводах Хёндэ уже признано незаконным Верховным Судом Кореи, но вот компания этого не признает.

   ▶ Прекращение найма новых рабочих следует из корейского закона об охране прав заемных рабочих. По этому закону в случае, если использование заемного труда признано незаконным, то наниматель обязан предложить рабочему постоянное место в качестве компенсации. До того как этот закон был пересмотрен 2 августа 2012 г., рабочий должен был проработать более 2 лет, чтобы иметь на это право, но теперь после пересмотра достаточно проработать хотя бы один день, чтобы им обладать.

   Но что делает фирма вместо того, чтобы дать постоянную работу всем тем, кого она незаконно эксплуатировала? Она отбирает какую-то часть из них и только их и нанимает на постоянной основе, заодно заметая следы незаконного использования других «заемных» рабочих (через сведение нескольких операций в один блок, насильственный перевод с одного места работы на другое и т.д.). Поэтому мы и требуем прекращения найма новых рабочих. Ведь фирма, нанимая часть «заемных» по новой, не считает их работу в качестве «заемного» рабочего в трудовой стаж, отказывается применять к ним положения коллективного договора и выплачивать задержанную зарплату. Т.е. тех, кого нанимают заново, нанимают на ухудшенных условиях.

   ▶Арест Чон Монгу должен следовать из того, что он, как и указано в определении Верховного Суда Кореи, нанимал нас на «заемной» основе незаконно с 2002 г. По другим искам жертв «заемной» эксплуатации (7 человек на автозаводе в Асане подали иск о признании их постоянными рабочими и незаконности временного их найма . Иск сейчас рассматривается.) речь идет о незаконной эксплуатации заемного труда с 2000 г. То есть, по меньшей мере, 10 лет несколько десятков тысяч жертв «заемного труда» незаконно эксплуатировались, это продолжается до сих пор. Чон Монгу – председатель компании и ее реальный мажоритарный владелец. Он и должен нести ответственность и соответствии с положениями Уголовного кодекса.

   Конкретных требований к правительственной политике у нас нет. Только в принципе мы считаем, что надо запретить заемный и вообще временный труд, за исключением особых случаев. Если мы победим, то это, наверное, отразится и на государственной политике, потому что автозаводы Хёндэ – предприятие национального значения. Можно сравнить с верфью им. Ленина, где зародилась польская «Солидарность», только, наверное, это не очень адекватное сравнение.

   Если всех временных рабочих на автозаводах Хёндэ переведут на постоянную работу, то произойдет цепная реакция – по всей стране заемные рабочие больше ждать не захотят. Кроме того, придется правительству менять систему «внутрифирменного аутсорсинга» (т.е. передачи отдельных цехов в аренду небольшим предприятиям-поставщикам, которые используют заемный труд, так что рабочие, работая в цехах Хёндэ, формально к Хёндэ не имеют отношения – прим. перев.). В процессе нашей борьбы несколько парламентариев в парламентском комитете по труду и окружающей среде уже внесли предложения о поправках к законам, регулирующим заемный труд.

   7. Почему вы выбрали именно эту очень тяжелую для человеческого организма и столь необычную форму протеста?

   Мы уже 10 лет боремся с фирмой Хёндэ, и члены нашего профсоюза понесли немало жертв за это время. Мы показали корейскому обществу, в чем заключаются коренные противоречия нашего времени. Но все это время мы боролись практически одни. Мы от имени пролетариата всей Кореи противостояли капиталу. Но, когда все затихало и забастовок и митингов не проводилось, о нас предпочитали забывать. Хотя и в периоды забастовок и протестов поддержка была ограниченной, но она все же была. Когда мы решились влезть на опору ЛЭП, наша борьба переживала застойный период. Фирма объявила о найме новых рабочих на постоянные места, чтобы тем самым внести раскол в наши ряды, и многие на самом деле клюнули на брошенную им приманку. Да еще и профсоюз постоянных рабочих Хёндэ занял по отношению к борьбе заемных рабочих прохладную позицию. Мы оказались в изоляции, и чтобы выйти из нее выбрали пикетирование на опоре ЛЭП, надеясь привлечь внимание народа.

   Есть разные способы обращения к массам, и мы вот решили, что пикетирование на высоте – самый эффективный. А какие еще есть альтернативы? Можно голодовку объявить, но голодовки обычно проходят незамеченными. А опора ЛЭП – вот она, тут, прямо у заводской проходной.

   8. Последовали ли вашему примеру еще кто-либо из рабочих Южной Кореи или они используют иные методы борьбы?

   Кроме нас сейчас еще в двух местах проводят пикетирование на высоте. На колокольне католического собора в сеульском районе Хехва протестуют уволенные работницы частной образовательной компании «Чэнын кёюк», проводившие на основе временного найма дополнительные занятия с младшими школьниками по учебным пособиям и программе компании. И на фонарной вышке стадиона в городе Намвоне на юге страны протестует персонал государственной больницы — ее собираются закрыть, оставить только частные медучреждения.

   А вообще за те 290 дней, что мы тут сидели, уже в 10 местах пытались проводить пикетирование на высоте: в Сеуле в двух разных местах; в Тондучхоне к северу от Сеула; в двух местах в Пхёнтхэке к югу от Сеула, в одном месте – уволенные рабочие автозавода компании Ссанъён, они 179 дней выстояли на высоте; в Асане, там товарищи с предприятия Юсон, которое запчасти для автомобилей делает, 151 день продержались; а еще в Танджине на западном побережье; в двух местах в Чонджу; в Чханвоне; в двух местах в Ульсане — еще, кроме нас, водители бетономешалок…

   Еще уволенные из автокомпании Ссанъён рабочие проводили пикетирование у ворот Тэханмун сеульского дворца Токсугун, бывшей королевской резиденции (это в центре Сеула, напротив мэрии). Там за несколько лет борьбы за восстановление на работе уже 24 рабочих погибло по причине самоубийств в состоянии депрессии и обострения хронических заболеваний на нервной почве. Оставшиеся в живых и хотят, чтобы больше никто не погибал. Там их профорг, товарищ Ким Джону, 41 день голодал. Только вот правительство силой разогнало их пикет, а тов. Кима упрятали за решетку.

   А еще вот напротив сеульской мэрии под небоскребом, где штаб-квартира компании «Чэнын кёюк» размещается, ведут пикетирование под открытым небом выгнанные оттуда работницы. Еще уволенные с трех автозаводов Хёндэ (Асан, Ульсан, Чонджу) 75 дней уже под открытым небом сидят перед штаб-квартирой компании в сеульском районе Янджэ и ее пикетируют.

   А с 29 июля ведут пикетирование также и в память тов. Пан Чонсика – заемного рабочего с Асанского завода Хёндэ и профактивиста, который недавно покончил жизнь самоубийством, ему 35 лет было только.

   9. Не считаете ли вы после стольких месяцев протеста, что проведение индивидуальных протестных акций неэффективно? Может быть имеет смысл перейти к иным способам борьбы за свои права?

   Эту борьбу не только мы вдвоем ведем. Как я уже упоминал, у нас борьба против незаконного использования заемного труда с 2004 г. началась. 10 лет уже боремся. В 2005, 2006, 2010 и 2011-2012 гг. были у нас забастовки, в т.ч. оккупационные. Также одновременно ведем борьбу с компанией и в зале суда. Верховный Суд после 6 лет мытарств решил, что использование заемного труда тут незаконно, а еще через 2 года последняя аппеляционная инстанция окончательно подтвердила это определение. Только вот мы требуем от фирмы исполнения закона, а фирма никаких положительных мер не предпринимает.

   Мы уже и конвейер останавливали. За это вот фирма сейчас взыскивает 17 миллиардов 800 миллионов вон с нас и у 500 членов нашего профсоюза зарплатные счета арестованы, а у руководства профсоюза еще и имущество под арестом. Только на Ульсанском заводе незаконно уволено 160 наших товарищей, а более 700 получили наказание выше временного отстранения от работы (без выплаты жалованья – прим. перев.). Если бы только такие репрессии…

   Уже несколько десятков раз профактивистов избивали, а иногда и похищали на время, запирали и долго били. От гнева и отчаяния двое наших товарищей покончили жизни самосожжением, а один самоубийство совершил. Мы его зовем – рабочий герой, товарищ Лю Кихёк.

   Еще один рабочий, доведенный в 2010 году до попытки самосожжения (его спасли, и на фото я с ним, около вышки).

   Мы уже вот все перепробовали. И пикетирование на высоте уже во второй раз.

   В 2010 г. у нас была 25-дневная забастовка, оккупационная. И все кончалось беспощадными репрессиями.

   Мы боремся, рискуя жизнями, зная, что нас могут подловить и избить в любой момент. И так не только у нас на Ульсанском заводе, на заводах в Асане и Чонджу тоже так. Ведь вот как на Асанском заводе профсоюз заемных рабочих организовали? Один товарищ потребовал полагающийся ему по закону ежемесячный отгул, а его так избили, что он сразу в больницу попал. А в больницу к нему пришел один из подручных начальства, и ножом ахиллово сухожилие и перерезал. А вот на заводе в Чонджу одного профактивиста просто пивной бутылкой избили. И никто, естественно, никакой ответственности за изуродованных рабочих не понес. Это только нас в розыск объявляют и арестовывают, а с хозяев как с гуся вода. Рабочих на Ульсанском заводе уже 20 раз арестовывали, на Асанском – 10 и в Чонджу – один раз. А вот вчера, 1 августа, зампредседателя профсоюза заемных рабочих Ульсанского завода тоже схватили и арестовали. Товарищ Кан Сонъён его зовут.

   Избиения рабочих частной охранкой Hyundai, с синяком на лице — это один из 2 рабочих, тоже участвовавших потом в одном из «высотных» протестов.

   Вот они — наемные шакалы южнокорейского капитала, готовые за лишние пару монет убивать своих братьев — рабочих:

   10. Изучали ли вы опыт мирового рабочего движения прежде, чем решились на эту акцию? Знакомы ли вы с революционным опытом русского рабочего класса, в начале 20 века совершившего Великую Октябрьскую социалистическую революцию и освободившего от гнета ненасытного капитала всех трудящихся России? Как вы считаете, применимо ли что-нибудь из этого опыта борьбы в сегодняшних условиях Южной Кореи?

   Мы изучаем историю всемирного революционного движения различными путями, но я многого не знаю, только общеизвестные вещи понимаю. Конечно, особенно Октябрьская Революция в России очень вдохновила всех рабочих, которые борются с капиталом на деле. Думаю, что Советы Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов – это был как локомотив строительства нового общества. Вопрос, кончено, такой – а как вот сделать, чтобы не забюрократизировались бы Советы, чтобы правильно отражали бы наши классовые интересы? А еще, думаю, надо исследовать возможности взятия Советами на себя различных общественных функций. Я много не знаю, поэтому так коротко отвечу.

   11. Поддерживают ли ваш протест в других странах мира? Если да, то в чем это выражается? Проводились ли в мире акции в вашу поддержку?

   Я о международной солидарности многого не знаю. Иностранными языками не владею, поэтому и особенных связей с зарубежными товарищами не было у меня. Поэтому и не знаю, что делается по нашему поводу за рубежом. Даже и не знаю, как и о чем просить, поэтому пока и не пробовал. Только вот хорошо бы, чтобы зарубежные товарищи всему миру бы рассказали, как нас эксплуатируют и давят. Говорят, что Хёндэ и Киа на пятом месте в мире по производству машин. Но если эти машины изготовляются бесправными, эксплуатируемыми заемными рабочими, значит, какую-то часть ответственности за это и их покупатель несет, соглашаясь такую продукцию покупать? Пусть люди за границей знают, что у нас творится – это должно помочь надавить на компанию, чтобы она несла хоть какую-то ответственность перед обществом.

   перевод с корейского Владимир Тихонов

   [1] Дополнительное разъяснение — у фирмы Хёндэ три автозавода, в Ульсане, Асане и Чонджу. На этих трех заводах — три отдельных филиала профсоюза заемных рабочих автозаводов Хёндэ. В Ульсане — «Профсоюз заемных рабочих автозаводов Хёндэ, аффилированный с Общекорейским Объединением Металлистов» (там же головной офис профсоюза). В Асане — «Профсоюз заемных рабочих автозавода Хёндэ в Асане, аффилированный с Общекорейским Объединением Металлистов, отделение в провинции Южная Чхунчхон. И в Чонджу — «Профсоюз заемных рабочих автозавода Хёндэ в Чонджу, аффилиированный с Общекорейским Объединением Металлистов, отделение в провинции Северная Чолла.

   [2] bbc.co.uk/news/business-23691284

   * * *

   Видеоролик на корейском языке «Борьба рабочих Южной Кореи за свои права» смонтирован южнокорейскими профсоюзами. В красках показана вся борьба рабочих и то, как с ними обращаются хозяева.

   Когда рабочие решили взобраться на вышку ЛЭП, компания узнала об этих их намерениях и пыталась это предотвратить — вышку обнесли колючей проволокой. Но рабочие разрезали ее под покровом ночи и все равно залезли туда.

   Сначала у рабочих была только пара фанерок для того, чтобы удержаться на вышке, потом уже постепенно отстроили своего рода «платформу».

   В ходе последующих акций в поддержку протестующих охранка почти лишила глаза одного из участников этих акций. Автобус с этими «хунвейбинами» постоянно дежурил под вышкой, даже когда я там была.

   Иногда к ним поднимался врач, приглашенный на средства профсоюза.

   А это уже мои фото. Обмен подарками с профсоюзным вожаком, которого разыскивала полиция, когда он с нами встретился и показал видео о жизни и борьбе рабочих Hyundai. Групповое фото под вышкой.

   У нее был раскинут целый палаточный городок, и там всегда дежурили 4 человека из рабочих же — готовили еду для участников протеста (мы поужинали вместе с ними, рисом с капустой), убирали за ними мусор, следили за их самочувствием. Рядом с вышкой проходит железная дорога, и машинисты всех поездов приветствовали рабочих гудками, проезжая мимо, выражая свою поддержку.

   Пост-скриптум

   На этой неделе южнокорейские профсоюзы регулярных рабочих Hyundai Motor и ее партнера, фирмы Kia (а их на южнокорейских заводах насчитывается 45.000 человек) планируют начать всеобщую забастовку. Британская «объективная» и «нетенденциозная» Би-Би-Си жалеет «бедняжку» Hyundai, напоминая читателям, что в прошлом году южнокорейские рабочие этой компании уже прекращали работу на 4 месяца, нанеся ей «ущерб в $ 1,5 млрд.». Британские журналисты заверяют свою многомиллионную зрительскую и читательскую аудиторию в разных странах мира, что якобы в южнокорейской автомобильной промышленности «забастовки происходят регулярно из-за того, что там сильные профсоюзы» [2], переворачивая истинное положение вещей с ног на голову и полностью умалчивая о том, как южнокорейские корпорации обращаются со своими рабочими.

   И это вовсе не оговорка — Би-Би-Си вполне намеренно старается создать впечатление, что южнокорейские рабочие «с жиру бесятся», искажая сведения об основных требованиях забастовщиков. Так, на первое место журналисты Би-Би-Си «выпячивают» требование рабочих «выдавать золотые медали весом в 54.25 грамм отработавшим на фирму 40 лет» — по словам наших корейских источников, » золотые медали, видимо, в Лондоне просто и придумали. Фантазия богатая, постмодерная.» На самом деле рабочие требуют прежде всего повышения базового оклада до 130498 вон (сейчас — 120498), т.е. около 120 долларов (!) (интересно, а сколько за свое вранье получают журналисты Би-Би-Си?), повышения премиальных до 800% (сейчас 750%) и… повышения пенсионного возраста с 59 лет до 61 года (дело в том, что пенсии у рабочих в «процветающей» Южной Корее такие, что на них не прожить, но об этом Би-Би-Си опять-таки предпочитает не писать).

   А еще британские «беспристрастные» журналисты намеренно искажают суть требований корейских рабочих, — в частности, их требования выплаты компанией платы за профобучение тем детям рабочих, которые не идут в ВУЗы, а собираются трудоустраиваться. Би-Би-Си «возмущенно» подчеркивает, что тем детям рабочих, которые идут в ВУЗы (много ли находится таких, при существующей в Южной Корее системе обучения, не сообщается), фирма платит за обучение уже сейчас, но не обмолвилась и пол-словом о том, что профессиональное-то образование в этой стране — тоже далеко не бесплатное (это вам не система советских ПТУ!), и что даже для того, чтобы стать рабочим и продолжить отцовскую традицию, детям рабочих в этой стране нужны деньги. Так что рабочие не хотят, чтобы тех, кто не идет в ВУЗы, дискриминировали. «Дорого все, семье часто не потянуть,»- объясняет наш источник. И добавляет: » В общем, что на Би-Би-Си идиоты сидят, я и раньше знал, но что такие…»

   Нет, товарищи, буржуазные писаки — не идиоты. Идиотами они, видимо, считают свою аудиторию, думая что не зная корейского языка, люди в других странах поверят им на слово и не узнают правды. А требования рабочих опубликованы на сайте южнокорейских левых. "Все требования конкретные и жизненные, «- пишет наш южнокорейский источник, — » Скажем, повышение основной ставки на 130498 вон (ок. 120 долларов) — это действительно нужно, базовые ставки очень низкие, приходится на жизнь добирать с помощью оплаты за сверхурочные".

   …В конце августа «автобусы надежды» корейских профсоюзов еще раз поедут в Ульсан. Видимо, опять силы безопасности фирмы Hyundai спровоцируют при этом побоище, как уже было в конце июля.

   Мы будем следить за борьбой рабочих Hyundai и KIA за свои права и информировать о ней наших читателей.

   Добавление к статье о южнокорейских рабочих (перевод В. Тихонова)

   Вот что рассказывает товарищ Чхон Ыйбон, один из двух заемных рабочих Hyundai Motors, пикетировавших ЛЭП на 50-метровой. высоте в течении 296 дней (может, заинтересуется этим кто-нибудь работающий на Книгу рекордов Гиннеса?) о том, как обращались с ним в этой фирме в течение последних трех лет, когда он занимал пост административного секретаря профсоюза заемных рабочих -

   ""2010년 11월 대법원 판결을 지키라며 현대차 울산1공장 점거파업을 벌이고 있을 당시 저는 2공장에 홍보물을 나눠주기 위해 깁스한 다리를 이끌고 늦은 밤 공장을 방문했습니다.

   그 때 6명의 현대차 관리자가 저를 납치했고, 무려 3시간 동안 150만평 공장의 구석진 곳에서 집단구타를 당했습니다. 왼쪽 고막이 파열됐고 심한 외상을 입어 3주간 병원신세를 져야했습니다.

   작년에는 사내 현금지급기에서 총무부장과 함께 돈을 찾고 있다가 대형버스에 실려서 30명의 관리자와 용역들에게 집중구타를 당하고 울산 동구 현대중공업 인근 꽃바위 근처에 마치 쓰레기 버려지듯 내동댕이쳐졌습니다. 우측 어깨 염좌와 심한 외상으로 또 3주간 병원 생활을 해야 했습니다."

   Краткий перевод для читателей, не знающих корейского языка -

   "В 2010 году, во время забастовки заемных рабочих, меня похитили 6 "белых воротничков" (менеджеров), и коллективно избивали меня в течение 3 часов, после чего я на 3 недели угодил на больничную койку. В прошлом году этот "эксперимент" был повторен более 30 менеджерами фирмы и нанятыми ими хулиганами, и после избиенгия и издевательств меня выбросили на верфи, принадлежащей все той же Hyundai. Cнова я надолго оказался в больнице. Угадайте, что стало с менеджерами- участнниками моего избиения? Угадали - их повысили по службе! Так что прежде чем даже подумать о том, чтобы покупать машину Hyundai, подумайте о том, позволили бы Hyundai в вашей стране так поступать с рабочими? Хотя кто знает - положение рабочих во всех странах ухудшается, и через пару десятилетий американские и европейские рабочие Hyundai на своей шкуре почувствуют "магическое лекарство" этой фирмы ( от профсоюзного активизма)... Один удар ногой, потом два, потом множество таких ударов...

   Полный текст на корейском - на http://www.redian.org/archive/59142

   http://work-way.com/v-seul-so-svoej-kimirsenxvoj-okonchanie/

   Южная Корея: «две в одной». Эпилог.

   «Среднее звено южнокорейского бизнеса — это участники революционного движения. Ведь в конце восьмидесятых в Южной Корее произошла реальная массовая демократическая революция, эти люди дрались за демократию… Представители этого поколения в целом менее циничны, чем европейские бизнесмены, и склонны проявлять больше сочувствия к положению простых жителей» (А.Ланьков, находящийся на содержании Южной Кореи бывший советский кореевед)

   …Обаятельный, молодой еще человек обошел кругом обеденный столик, достал новенький, с иголочки планшетник, примерился и начал фотографировать с разных ракурсов лежавший на тарелке большой, вкусно пахнувший красноватого цвета блин — тот, что в Южной Корее называется «кимчхи-пицца».

   - Сейчас не отходя отсюда, выложу эти фото на своей страничке в фэйсбуке, — сообщил он мне с гордостью.

   -Зачем? — удивилась я. Тут уже в свою очередь, удивился мой собеседник — как это я не понимаю таких простых вещей? Чтобы его друзья, которые зайдут на эту его страничку, увидели, что он сегодня ел на обед.

   ???

   …Cовсем еще недавно, будучи свидетельницей долгого, пустого и нудного разговора двух пассажиров в российской маршрутке о картошке — где, почем, сколько килограмм, когда купили, и так далее, до бесконечности, — я думала, что это был почти предел примитивности человеческого бытия при капитализме. Но южные корейцы непринужденно смогли его переплюнуть.

   Я смотрела на этого бегающего вокруг стола с пиццей с планшетником в руках приятного молодого еще человека — прогрессивного, «с левыми взглядами», написавшего даже в свое время какую-то книжку о благотворительных организациях в Европе - и вспоминала о том, как ехала только еще позавчера в Ульсан на встречу с героическими рабочими Hyundai. Ехала в новейшем, комфортабельном поезде с кондиционером в вагоне, со вполне европейскими ценами, с мягкими креслами, тоже с новейшими прибамбасами, вроде экрана, висевшего посреди вагона, на котором яркая, как напичканная ядовитыми красителями карамелька, вымученно-жизнерадостная реклама чередовалась с бегущей строкой новостей. На секундочку реклама и новости прервались, и на экране возникли два детских личика. Будничный голос на нескольких языках зачитал объявление о том, что в Сеуле пропали две маленькие девочки, и что если их кто-нибудь заметил, то надо позвонить по такому-то номеру телефона. Сообщение это заняло буквально считанные секунды и тут же без передышки сменилось веселой до приторности мелодией и бодрым тоном рекламы, призывающей туристов посетить город Ульсан, где для каждого найдется что-нибудь ему по душе. «Ulsan for you» («Ульсан для вас»)- засветилось на экране на английском, пока актеры, занятые в ролике, с неестественно-радостными выражениями лица подпрыгивали как можно выше…

   Я попыталась на секунду представить себе, что началось бы в Пхеньяне или даже в Гаване, если бы там хоть на час пропал хоть один ребенок — безо всяких объявлений по телевизору. Да там весь город поднялся бы на ноги, и ребенка тут же нашли бы! Потому что люди другие. Потому что им не все равно. Здесь же никому просто не было дела до этих пропавших двух девочек — судя по лицам пассажиров, они давно уже привыкли к подобному. И их гораздо больше интересовал ассортимент тележки с прохладительными напитками и шоколадками, которая как раз только что въехала в наш вагон. Парень, который продавал всю эту снедь, войдя в дверь вагона, склонился перед нами в глубоком и долгом — минута, не меньше!- поклоне. И хотя я знаю, что поклон — это просто приветствие в Корее, и в КНДР много раз видела различные поклоны и сама тоже кланялась в соответствующие моменты, здесь в этом его поклоне чувствовалось что-то совершенно другое. Это был классовый поклон — прислуги перед господами. Судя по его длительности и глубине, обе они определялись покупательной способностью пассажиров, а не были простым проявлением вежливости. Было в этом что-то настолько подобострастное, что мне стало нехорошо. Я отвернулась.

   Парень наконец распрямился, покатил тележку по вагону, пассажиры начали «делать свой выбор». Правда, до того, чтобы это фотографировать, никто не опустился. Зато я заметила еще одну интересную вещь — когда южные корейцы оказываются в транспорте, в поезде ли, в одной машине ли, они не заводят друг с другом разговоры, как это делают корейцы северные или даже те же ирландцы, — нет, тут даже прекращают разговоры со своими же знакомыми и стремительно утыкаются в мобильники (у северных корейцев или тех же ирландцев они тоже есть, но мобильники не занимают людей там до такой степени) и начинают либо играть, либо пересматривать фотографии, либо просто беспорядочно стучать по кнопкам. Так велико, очевидно, было их желание психологически отгородиться от соседа. Сидящая рядом со мной красавица, судя по ее лицу, только недавно сделавшая себе модную «пластику» «под европейку» начала усиленно фотографировать планшетником самое себя. „Чудная девка! … С час стоит, глядясь в зеркало, и не наглядится, и еще хвалит себя вслух!» — подумалось мне словами кузнеца Вакулы. Я не знала тогда, что есть, оказывается, тут еще и такие, кто может по полчаса любоваться даже не собой, а тем, что потом собирается съесть…

   …»Ulsan for you!»- cнова завопили буквы. На этот раз уже не на экране, а на склоне горы за окном поезда, выложенные там то ли камнями, то ли еще чем-то. Реклама и тут не оставляла людей в покое. «Да, тут действительно есть что-нибудь для каждого», — ехидно подумала я. «- В том числе и для тех, кому не безразличны другие люди».

   На вокзале меня встретили представители местного профсоюза — встретили как родную. Человеческое, душевное тепло, которое они излучали, можно было почувствовать и безо всяких переводчиков. Но поговорить без языка, к сожалению, невозможно, и из-за языкового барьера между нами тут же «встала местная «левая» интеллигенция.

   - Здравствуйте! Я Ваш переводчик, — энергично пожал мне руку приехавший специально из соседнего Пусана сотрудник какого-то института, состоящего из ветеранов борьбы за демократию. За последние 20 лет я уже так привыкла писать это слово только в кавычках, что мне и сейчас трудно от этого удержаться, хотя в Южной Корее действительно в свое время шла борьба за без всяких кавычек демократию (естественно, буржуазную, но по сравнению с военной буржуазной же диктатурой, которая была в этой стране долгие годы, и то было большим достижением). Кстати, когда я пыталась объяснить своим слушателям в Сеуле разницу между диктатурой буржуазии и диктатурой пролетариата — то, что мы, по-настоящему советские люди, впитали в себя чуть ли не с молоком матери, — я поняла, что южные корейцы с такими терминами совершенно не знакомы и понятия об этом не имеют — по тому, как аудитория зачарованно смотрела на меня, словно я смогла объяснить школьникам на доступном им языке бином Ньютона.

   Сотрудник института улыбался, но было в этой улыбке что-то фальшивое — так, что мне вспомнились строчки Гоголя: «Тут Левко стал замечать, что тело ее не так светилось, как у прочих: внутри его виделось что-то черное. Вдруг раздался крик: ворон бросился на одну из вереницы, схватил ее, и Левку почудилось, будто у ней выпустились когти и на лице ее сверкнула злобная радость. — Ведьма! — сказал он, вдруг указав на нее пальцем…»

   Но товарищ, который занимался организационной стороной моей поездки, предупредил меня заранее, что переводчиками тут не разбрасываются, и я постаралась отогнать нехорошие мысли. По-английски сотрудник института говорил хорошо. И рабочие, которые только что сами пытались со мной объясниться — с трудом, но мы все-таки понимали друг друга, так, я поняла, что после визита к ЛЭП они приглашали меня к себе домой, чтобы я собственными глазами увидела, как живут здешние пролетарии — заслышав его бойкую английскую речь, как-то незаметно от нас отодвинулись.

   - Подождем моего канадского друга? — попросил переводчик. — Он должен подъехать на следующем поезде.

   Его тон был таким, что этот его друг тоже переживает за судьбу ульсанских рабочих. Что ж, чем больше людей в мире узнают о том, что тут с ними вытворяют, тем лучше! Мы стали ждать.

   Канадец приехал через час. Это был высокий, лысый мужчина с бородой, антрополог по специальности, хорошо говорящий по-корейски. На самом деле он оказался не канадцем, а переехавшим сначала в Канаду, а потом оттуда в Южную Корею американцем, но он постоянно подчеркивал, как сильно он ненавидит американский империализм. По его словам, именно эти чувства и стали причиной его эмиграции. Он горячо расспрашивал о рабочих. Но полтора часа из того драгоценного времени, что оставалось у меня на главную цель моей поездки, были потеряны.

   …Когда мы подъехали к ЛЭП, на которой я еще издалека увидела знакомую мне по газетным фотографиям платформу с протестующими рабочими Hyundai, над Ульсаном сгущалась тьма. Нет, это была еще не ночь. Но небо затянуло густыми тучами, дело шло к грозе. Августовская духота, и без того почти непереносимая, стала еще сильнее. В раскинувшемся у подножия ЛЭП небольшом палаточном городке копошились люди. Товарищи протестующих рабочих. Кто-то готовил обед, кто-то разбирал многочисленные электрические кабели на земле, кто-то занимался уборкой. Первым с нами поздоровался высокий мужчина с обожженным лицом — тот самый рабочий, что три года назад в отчаянии пытался покончить жизнь самосожжением, но коллеги его тогда спасли. В палатке нас уже ждал один из руководителей местного отделения профсоюза заемных рабочих, которого разыскивала полиция. Храбрый рабочий лидер не побоялся этого и пришел на встречу с нами, хотя один из его товарищей был уже арестован накануне. Он продемонстрировал нам видео о жизни рабочих, выдал мне и канадцу по папке с документами об их борьбе, своими словами проиллюстрировал увиденное нами. Состоялся наш обмен подарками — я отдала свои сувениры для ребят на вышке, а рабочие подарили мне и канадцу традиционные для корейских профсоюзных активистов головные ленты. Канадец расчувстствовался и тут же надел подаренную ему ленту себе на голову.

   …Когда я говорила по телефону с товарищем Чхве Пёнсыном, бодро махавшим мне одновременно с вышки рукой — он физически был крепче товарища Чхон Ыйбона, который почти не мог подняться на ноги из-за боли в пояснице после 10 месяцев, проведенных на высоте, — тучи наконец-то разродились летним ливнем. Я попробовала представить себе, каково будет им там, наверху, если вдруг начнется гроза, и мне стало немного жутко. Но товарищ Чхве был все так же бодр и полон решимости. На ливень он не обращал никакого внимания. Вот это люди! Если они еще будут иметь возможность овладеть марксистской теорией, то тогда держись, южнокорейский капитал!

   Мне очень хотелось остаться там, у вышки, как можно дольше. Даже с ночевкой в тех палатках — это было бы здорово! И поговорить нам было ой как много о чем. Вплоть до того, что обошлись бы мы, честное слово, с тем небольшим запасом английского, что был у одного из профсоюзных вожаков, безо всяких переводчиков! Но «конвой» из интеллигенции уже торопил меня, с трудом дождавшись, пока мы с рабочими вместе дообедаем за столом под вышкой.

   - Нам надо еще ехать в Пусан. Мы обязательно хотим его Вам показать. Там и заночуете.

   -Но меня приглашали к себе в гости вот эти люди…

   -Ну что Вы, Вам там будет неудобно. Тесно будет. А мы для Вас уже гостиницу заказали…

   И переводчик почти физически оттер меня от гостеприимных профсоюзных активистов.

   … Я не отрывала глаз от платформы с рабочими, пока вышка ЛЭП не скрылась из виду. И они тоже — даже товарищ Чхон поднялся, несмотря на боль, — оба махали мне руками до бесконечности…

   Тьма сгустилась, и я осталась в машине одна на один с «сочувствующими попутчиками». Их «навязчивый сервис» с гарниром из проникновенных бесед о борьбе за демократию (о социальном равенстве речь почти не шла) привел меня в очередной ресторан в чем-то похожем на юг Франции Пусане, где солено пахло морем. Еда в меня уже не лезла. Псевдо-канадец продолжал проникновенно рассказывать о корейской культуре и о своем стыде за Соединенные Штаты. Переводчик подливал мне в рюмку сочжу. Его шеф, директор чего-то там, я уже не помню, радостно подкладывал кусочки какого-то местного лакомства на мою тарелку.

   Гостиница оказалась вряд ли намного лучше того, как живут рабочие — дверь в комнату не запиралась вообще, на столике красовался «джентльменский набор» капиталистического мира — пара включенных в стоимость номера презервативов. Но я до того устала, что у меня не было сил ни возмущаться, ни удивляться. Просто сделала для себя мысленную галочку — здешние «левые» интеллигенты просто не хотят, чтобы мы увидели, как живут рабочие. Не хотят, чтобы между нами возникли какие-либо контакты «в обход» них, как бы мало шансов для этого ни было.

   … Утром меня ждал беспощадно жаркий и влажный Пусан. Город был не то, чтобы красив, не то, чтобы некрасив — по-своему интересен. Только я ведь не с туристическими целями сюда приехала. И, честное слово, повидала бы я и тамошний Парк Демократии, каменные ступеньки в который начали зарастать никем не выпалываемой травой, и музей истории города, и уж тем более очередные рестораны как-нибудь в другой раз… Когда у здания вокзала я увидела секс-шоп, а переводчик чуть ли не с гордостью поведал мне, что привокзальный район «находится в руках русской мафии», мне стало совсем тошно. Но я нашла в себе силы пожать ему руку на прощание. Псевдо-канадец поехал со мной обратно до Сеула и на прощание радушно предложил мне свою помощь переводах с корейского «когда Вам только понадобится».

   …Когда в вагон снова, согнувшись в три погибели, вошел официант-разносчик, и я повернулась к окну, чтобы не видеть его подобострастно-униженной позы. Канадец выбирал что-то из его тележки, хотя мы пообедали всего за полчаса до отъезда, за окном мелькали зеленые поля, парники, небольшие рощицы. Да, поля были зелеными, но пустыми, как будто все люди вымерли. А в моих наушниках звучала знакомая с детства мелодия братьев де Анжелис из франко-итальянского фильма «Зорро» — та, что звучала с экрана, когда на нем появлялся полковник Уэрта с когортой своих головорезов. И перед моим мысленным взором почти физически ощутимо встала картина из «Зорро» — когда головорезы эти угоняют на каторгу в рудник закованных в кандалы местных «простых людей»…. Тревожная, сжимающая сердце и в то же время не оставляющая сомнений в том, что зло не останется безнаказанным, музыка эта как нельзя лучше вписывалась в то, что я только что увидела в Ульсане!

   Между прочим, были здесь не только свои Уэрты и Зорро, но и местные варианты сержанта Гарсии.

   Через неделю мне действительно понадобилась помощь с переводом с корейского одного текста о борьбе рабочих Hyundai. Я послала предложившему свою помощь канадцу этот текст, перевод которого был мне нужен для завершения работы над статьей о товарищах Чхве и Чхоне. Он пообещал «сделать все за выходные». И пропал. Прошла неделя, от него по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Статья оставалась недописанной. Ее ждали читатели, а я ничего не могла сделать. Я написала канадцу еще раз, он снова обещал. Прошла еще неделя. Ни ответа, ни перевода. Я написала ему в третий раз, прося извинения за беспокойство, и пошутила, уж не специально ли он задерживает мою работу. Ответ не замедлил прийти: «За эти выходные точно закончу перевод, чтобы мне не надо было к этому больше возвращаться!»

   Чтобы больше не надо было к этому возвращаться? Мог ли сказать так хоть один человек, которому не безразлична борьба навещенных им лично рабочих? Однозначно не мог. Мне вспомнились его проникновенное лицо с красной подаренной рабочими повязкой и его живой интерес к их борьбе…

   «Люди у нас ведь ждут этой статьи,» — пояснила я.- » А потом, что же Вы там тогда делали, в Ульсане ? Если Вам до такой уж степени неприятно к этому возвращаться. «Приглядывали за этими смутьянами»?

   Видимо, я невольно попала в какую-то больную точку. Во всяком случае, было «горячо», как говорится в детской игре. Потому что совсем еще недавно навязчиво предлагавший собственные услуги псевдоканадец взорвался. Перевода я так и не получила, зато в следующие полчаса узнала, что он, оказывается, безработный, что он приехал в Ульсан «специально ради меня, потому что его попросили переводить», и что он сильно потратился на эту поездку.

   Интересно, кто и зачем попросил его переводить, если мой переводчик, называвший его своим другом, и без него прекрасно говорил по-английски? И какой безработный, с какой целью согласился бы ехать за тридевять земель за свой счет на последние деньги по делу, к которому он глубоко безразличен? Не говоря уже о том, что переводить текст, о котором я его попросила, он почему-то собирался только «по выходным»?

   Но я не стала задавать все эти вопросы Мистеру Истериксу. Просто пояснила, что я его не приглашала, я вообще не знала о его существованиии, а со слов моего переводчика, и по тому, как проникновенно сам он надевал на себя красную повязку, я думала, что он тоже поддерживает борьбу рабочих. «Извините, что я ошиблась». И предложила возместить ему расходы. Ответа на свое это письмо я не получила. Был ли он просто истериком, провокатором или, как говорил Винни Пух, «и то, и другое. И можно без хлеба» — судите сами. Товарищ, который хорошо знает южнокорейские реалии, рассказывал мне, что на его политических лекциях в Сеуле в аудитории всегда присутствует полицейский в штатском. По окончании лекции он еще и подходит к лектору и благодарит его. «Корейцы — вежливые люди». А вот переменившие паспорт и место жительства американцы — не очень…

   … Молодой еще человек, так старательно, почти с высунутым языком фотографировавший пиццу, был как раз именно представителем того самого «среднего звена южнокорейского бизнеса —участников революционного движения», которое г-н Ланьков описывает как «склонных проявлять больше сочувствия к положению простых жителей». Чем он и ему подобные, по мнению Ланькова, такие уж «непростые», я не знаю, но сочувствие к положению бедняков — назовем вещи своими именами — он и его друзья действительно проявляли. «Здоровое, в меру», как сказала бы печально известная Сандра Рулофс. Именно поэтому он вместе с женой заведовал центром, в который беднякам можно было отдать детей на день во время летних каникул, когда за ними некому смотреть — аж на целых 12 мест. Туда же можно было прийти помолиться тем, кого довели до отчаяния власти — для этой и ей подобных целей там сдавалось помещение. Это, конечно, скажем безо всякой иронии много лучше, чем ничего. Такое «ничего», например, в которое ушла после «революционной» юности одна из его приятельниц — та самая бывшая певица песен протеста, которая стала хозяйкой ресторанчика. Ресторанчик был действительно приятный, хозяйка — действительно гостеприимная и очень полненькая: любит сама покушать приготовленное ее работниками. («Похож на поросеночка,»- как сказал мой северокорейский товарищ о южнокорейском певце Ссае. И добавил, чтобы я не поняла его неверно: «Симпатичного поросеночка».) «Сочувствие» хозяйки ресторанчика к «простым» людям, очевидно, выражалось в том, что одной из официанток она даже разрешила в рабочее время посидеть вместе с нами за столиком. Потому что та оказалась полезной нам в качестве переводчика — девушка очень хорошо говорила по-английски. В самой хозяйке, в отличие от ее друга — благотворителя, тоскующего по временам борьбы за демократию, ничто не напоминало о ее бунтарском прошлом: она была довольна собой, мирно гладила свою белую болонку, скармливая ей кусочки пиццы прямо с кимчхи, пробовала то одно блюдо, то другое, подкладывая кусочки и на мою тарелку, и мир рабочих Ульсана был далек для нее как иная галактика.

   Только когда все посетители разошлись, она как-то боязливо оглянулась — точно ли все ушли?- достала с полки покрытые густым слоем пыли коробочки с дисками, заперла изнутри двери и включила музыкальный центр. Из колонок полилась совсем не корейская на слух рок-музыка, зазвучал мужской баритон, по тембру напоминающий нашего Виктора Цоя, и расчувствовавшаяся от трех рюмок сочжу хозяйка закрыла глаза и запела вместе с ним. У нее действительно оказался приятный, сильный голос.

   - Это одна из песен протеста, которые мы пели в юности, — объяснил мне приятный молодой еще человек. Хотя я уже и сама догадалась — по тому, как «трактирщица» помолодела на наших глазах.

   Когда смолкли последние аккорды песни, она открыла глаза, оглянулась еще раз — точно ли никто посторонний ее не слышал? — улыбнулась мне и жизнерадостно сказала:

   - Вам у меня понравилось? Пожалуйста, расскажите о моем ресторанчике своим друзьям. Если будут у нас в стране, пусть обязательно ко мне заходят!

   «С 5% ной скидкой?»- ехидно промелькнуло у меня в голове, но я промолчала. Как говорит один из моих товарищей, «У одного писателя я прочёл как-то, что «ирония» по сути своей — шпатлёвка, которую человек использует для замазывания, скрытия собственных дефектов души, пороков и просто глупости.» Да и не было ничего смешного в зрелище тех, для кого личный комфорт оказался намного важнее социальной справедливости, хотя червячок совести их еще где-то гложет. Как не испытывала я и ничего близкого к слюнявым восторгам а-ля Ланьков по поводу этой «гуманной» публики.

   -Она скоро откроет уже третий свой ресторанчик!- восторженно шепнул мне приятный молодой еще человек, ожидая, видимо, и от меня такого же восхищения.

   Вряд ли он смог бы понять, что у меня уже глаза не глядели на все эти ресторанчики, на выпивку, на вылавливаемых из аквариумов для пожирания осьминогов и на них — на всю эту жалкую, маящуюся совестью и одновременно пытающуюся доказать окружающим свою «успешность» в капиталистическом значении этого слова местную интеллигенцию, которая как стена вставала всякий раз между мною и рабочими, общество которых было мне намного душевно ближе и намного интереснее, не давая мне поообщаться с ними вволю, постоянно оттирая меня от них, почти физически давая мне почувствовать, что в их системе ценностей рабочие — это низшего сорта публика, которой можно и нужно помогать из жалости и для очистки совести, но «недостойная общения с иностранной гостьей», навязывая мне свои пустые разговоры — о режиссерах-геях, о кулинарии, о том, «как там в Европе» и о прочей выеденного яйца не стоящей ерунде.

   - А как поживает Ваш молодой лидер? — спросил мой новый знакомый на прощание. Я посмотрела на него с недоумением. Молодой лидер? У нас? Это кто же такой? Почему не знаю? Неужели он не побоялся спрашивать у меня про товарища Ким Чен Ына? Других молодых лидеров в нынешнем мире я не знаю.

   - Сейчас вспомню, как его фамилия… — увидев мое недоумение, напрягся он, — На-валь-ны…

   И довольно посмотрел на меня, ожидая эффекта от его начитанности.

   - Не знаю я, как он поживает. Хорошо, наверно, — сказала я честно, — И не знаю лично никого, кто считал бы его у нас лидером. Вы много газеты читаете, молодец.

   Я поднялась из-за стола. Теперь я года два буду обходить стороной любые рестораны в любой стране — не только из-за количества съеденного и выпитого «за дружбу между народами и за социализм», но и из-за того, что любой ресторан будет напоминать мне вот о них.

   … Где-то в далеком Ульсане в вязкой, бархатной тьме душной августовской корейской ночи, под пение цикад все еще не спали они, настоящие герои моего очерка. Два «простых», как сказал бы Ланьков, рабочих парня, Чхве Пёнсын и Чхон Ыйбон. Настоящие герои нашего времени. Герои без преувеличения, герои с большой буквы. Настоящие буревестники будущей революции, хотя они еще сами не полностью осознают это.

   … Да, вот такие они, две Кореи. Две Кореи внутри одной, Южной — как шампунь и полоскатель в одном флаконе. Корея карикатурных «крутых» героев песен Ссая, небоскребов, пожирающей осьминогов живыми праздной публики и нанимающих бандитов для расправы с рабочими «эффективных» менеджеров (1) — и Корея пролетарская, красная, трудовая, на чьих поте и крови держатся все эти дармоеды. Есть еще, правда, и третья, очень маленькая и затюканная. Корея мечущейся между первыми двумя «левой» интеллигенции, которой «и хочется, и колется». И внутренне хотелось бы жить так, как герои Ссая, и стыдно за это перед рабочими. «Почему же здесь такой сильный разрыв между левыми активистами и рабочими? Сильнее даже, чем у нас!»- спросила я своего хорошо знающего эту страну друга. «Потому что им есть, что терять. Того, кто полностью встанет на сторону рабочих, фактически исключат из «своего круга». Он потеряет все шансы, которые у него, как у образованного представителя интеллигенции все-таки есть в этом обществе. А у рабочих таких шансов нет. И им терять нечего».

   Я забрала со стола подарки ульсанских рабочих — две головные повязки, красную, цвета борьбы и черную, траурную, по покончившим с собой и погибшим соратникам, и розовый платок, на котором был нарисован автобус. Платок этот был выпущен специально к недавнему визиту солидарности в Ульсан рабочих из разных уголков страны.

   Официантка — не та молодая девушка, что бойко говорила по-английски, а другая, средних лет, с усталым лицом, молча до этого вытиравшая столики, увидела мой платок, и лицо ее вдруг просветлело. Она бросила тряпку, подбежала ко мне, взяла меня за руку и горячо начала что-то говорить по-корейски.

   - Она говорит: а, это «автобус надежды», который ездил в Ульсан! Какие молодцы эти ребята с Hyundai! Пример для нас всех. А Вы правда приехали за столько тысяч километров только для того, чтобы их поддержать?

   - Правда, — ответила я и мысленно обняла эту женщину.

   Надо учить корейский язык!

   Ирина Маленко