Часы рядового

   Продолжение, начало в № 2 (193), №3 (194), №4 (195) , №5 (196), №6 (197), №1 (198), №6 (203), №2 (205), №4 (207), №5 (208), №6 (209), №2 (211), №3 (212)

   Часть четвёртая

   С боями я, Юрий Анатольевич Ларин, прошёл половину Европы. За форсирование Западного Буга получил я орден Славы третьей степени, за бои на Висле – орден Славы второй степени. За форсирование реки Одер получил я орден Славы первой степени.

   …В конце октября 1945 года, будучи к тому времени старшиной артиллерийской службы, послан я был в служебную командировку на Украину. На станции Христиновка Одесско-Кишинёвской дороги делал я свою последнюю пересадку – мне необходимо было попасть в Тернополь.

   С горем пополам втиснулся я в переполненный вагон. Раздались удары колокола, и поезд тронулся. Состав медленно набирал скорость. Вагон скрипел, грохотал, подпрыгивал на стыках.

   В квадрате открытого окна плыли тёмно-зелёные поля озимых, доживали свой короткий век золотистые участки кукурузы, бешеным аллюром бежали навстречу поезду белоснежные украинские сёла с ветхими соломенными крышами домов. По обе стороны от железнодорожного полотна, застыв в скорбном молчании, то здесь то там мелькали изувеченные и обгорелые вагоны, сплюснутые взрывной волной цистерны, разбитые автомашины и танки.

   Люди глядели на изувеченную технику, на сожжённые полустанки, и им казалось, что война не отошла в прошлое, а затаилась вон за тем безымянным перекрёстком, терпеливо поджидая свою очередную жертву. Но поезд проносился мимо, оставляя за собою и безымянный перекрёсток, и распаханные трудолюбивой рукой курганы.

   Вагон был набит до предела. Многие сходили на полустанках, на их место втискивались другие, и казалось невероятным, что вагон может вместить такое громадное количество людей. Подавляющую массу пассажиров составляли вчерашние солдаты, одетые в свои фронтовые шинели, с тёмными полосками от срезанных погон и петлиц. Почти у каждого позвякивали на груди медали.

   Бывшие воины стояли в проходе, сидели на самодельных деревянных чемоданах, толпились в тамбуре. И все без исключения курили крепкий украинский самосад. Размахивая руками, они о чём-то говорили, спорили. Им было о чём поговорить – за спиной каждого остались тяжёлые годы войны.

   Гитара заплакала в купе проводника неожиданно. Тоскливая, пронизывающая душу мелодия выскользнула из полузакрытых дверей. Люди бросали замусоленные, затёртые карты и умолкали. Красивый, слегка надреснутый голос пел:

   Дул холодный порывистый ветер,

   И во фляжке замёрзла вода.

   Нашу встречу в тот памятный вечер

   Не забыть ни за что, никогда.

   Я был ранен, и капля за каплей

   Кровь горячая стыла в снегу.

   Наши близко, но силы иссякли,

   И не страшен я больше врагу…

   С каждым новым, очередным куплетом плотный клубок подкатывался к моему горлу – слишком много было пережито за четыре года войны. Сказывалось и нервное напряжение – три ранения и контузия. Подкатывался клубок, а вместе с ним росло и непонятное для меня чувство беспокойства. Сомнений у меня не было – этот голос я уже слышал. Но где и когда? А неизвестный мне певец пел свой очередной куплет:

   Ну-ка, парень, взгляни на Анюту,

   Докажи, что ты, парень, герой,

   И не бойся ты смертушки лютой,

   Посмеёмся над ней мы вдвоём!

   Одного за другим перебирал я в памяти своих товарищей, с которыми прошагал по трудным дорогам войны. Многие из них неплохо играли на гитаре. Но большинства уже не было в живых, другие вернулись домой калеками, и только немногие продолжали службу в армии.

   Виталий Иванович Сулима,

   Сибирский казак

   Продолжение следует