Ночи Чили

   Я иду по темной улице. Одна. Иду, прижимаясь к стенам спящих домов. На дворе комендантский час. Если меня поймают… За расклейку листовок – расстрел на месте. Это мой город. Это моя страна, оккупированная хунтой. Товарищи ждут меня.

   Хунта мучает всех – мою страну, мой народ. Всех мучает хунта. Меня же она будет истязать… Потому что я ничего не скажу и не буду кричать от боли. Таких они ненавидят…

   Машин нет. Ездит лишь «Скорая помощь». И от этого кажется, что красный крест и голубые маячки патрулируют улицы города. Я держу листовки под курткой, согревая их своим теплом. Будто белые птицы, оседают они тут и там – на стенах, на остановках.

   Если меня поймают… точнее, «когда», а не «если»…

   Навстречу патруль… Укрываюсь в тени. Прошли мимо. Вхожу во двор дома. Подъезды закрыты. Не спрячешься. Страшно, но надо…

   Я иду по родному городу, зараженному страшной болезнью. Листовки – белые хлопья – сработают как лекарство. Скоро восстанут рабочие. Ветер гладит лицо. До рассвета должна успеть.

   За расклейку – расстрел на месте. От этого легче – ни допросов, ни страха не выдержать. Осталось 15 или 20 листовок. Пристроить их – и можно возвращаться.

   Зловещие голубые блики скользят по стеклам. «Скорые» ездят тихо, почти бесшумно. Их выдают только блики на стенах и окнах. Как пулю, свою не услышишь…

   Сгорела. Всё-таки я сгорела. Кто-то схватил меня, когда я приклеивала листовку. Грубые руки развернули и прижали к стене. Свет в лицо.

   Секунда, другая – меня тащат к автомобилю. Стоящий возле него офицер – не успеваю осознать, в каком звании – торопливо спрашивает: «Кто ты?» Не дожидаясь ответа, он расстегивает куртку на мне и хватает листовки.

   -Откуда они у тебя? – я молчу. Офицер бьет меня в лицо и приказывает посадить в машину. Везут в полицейское управление. Полиция у нас теперь военная…

   Меня проводят в кабинет начальника управления. Там уже ждут меня офицеры. Начальник полиции пробует заговорить со мной.

   -Как твоя фамилия?

   -У трупов не бывает фамилий.

   -Шутишь? Скоро тебе будет не до смеха… Откуда у тебя эти листовки?

   -Не скажу.

   Он бьет меня ими по щекам. Потом берет по одной, сминает и кладет мне на ладонь. Подносит огонек зажигалки, и листовки начинают гореть. Я держу в руке сгусток пламени, смотрю на него. Офицеры смеются.

   Снова удар, и я падаю на пол. Кто-то пробует стянуть с меня одежду. Отбиваюсь, и мне связывают руки. Боль. Не сразу понимаю, что меня бьют цепями. Сколько их? Трое, четверо? Удар, другой, третий… десятый. Сбиваюсь со счета. Да и нужен ли он?

   Офицер наклоняется ко мне.

   –Скажешь, кто тебе их дал?

   –Нет.

   –Они подписаны «Центральный комитет». Кто в центральном комитете? Говори!

   –Вы серьезно?

   Это даже смешно – слышать такие вопросы. Не ждут же они, что я назову кого-нибудь… Но сил реагировать уже не осталось. Меня бросают истекать кровью, а сами куда-то уходят. Нет, это просто я теряю сознание…

   Боль возвращает к жизни. Стою. Верней, меня держат, чтобы я не упала. Начальник полиции неистовствует.

   -Рассказывай всё, или живой ты отсюда не выйдешь! Кто дал тебе эти листовки?

   Я молчу, и он не выдерживает.

   -На что ты надеешься?! Ты уже мертвая! Тебе не спастись!

   -Меня заменят другие. – сказать это трудно, но надо. – И мне не страшно. Ваш режим обречен. Народ скоро восстанет…

   Договорить мне не дают. Допрос, то есть пытка, продолжается. Сколько еще? Сколько б ни было…

   -На рассвете – зловеще говорит офицер – я вырву у тебя сердце… Но еще до рассвета я вырву у тебя признание.

   -Попробуйте. – с трудом говорю я. Зубы не разжимаются. Когда офицер отпускает меня, я замечаю: рука, которой он держал меня, измазана кровью. А рассвет уже, наверное, скоро…

   Меня вновь поднимают, набрасывают одежду и выводят из кабинета. Шатаясь, я иду вниз по лестнице. Ее вроде не было… Перед глазами – коридор без окон. В глубине стоит начальник полиции и тот офицер, что обещал мне рассвет. Меня ставят лицом к стене. Услышав щелчок затвора, я оборачиваюсь – увидеть вспышку. «Да здравствует Революция!» – успеваю я крикнуть за секунду до смерти…

   ***

   Через сорок минут после расстрела Марии на улицы города вышли рабочие. У многих из них было оружие. Они стреляли в полицейских и солдат диктатуры, забрасывали бутылками с зажигательной смесью военную технику. Передовые отряды рабочих пошли на штурм президентского дворца. Началось национальное восстание…

Екатерина Фатьянова