Керамзит

   По будням, когда солнце только-только выходило из-за гор, по улицам начинали сновать люди. Одни куда-то торопились, другие сонно брели, но все они направлялись в одно место – на работу.

   Когда я был маленьким, меня не очень волновало, куда эти люди шли и для чего.

   На меня повлиял отец. У него была невысокая должность в таможне, и он хотел, чтобы я тоже там работал. Поэтому каждое утро он говорил моей маме:

   – Я не позволю, чтобы мой сын был каким-то работягой, каким-то плебеем.

   При слове «работяга» он всегда плевался, так же как и когда один из этих работяг проходил очень близко от него. Несмотря на это, мне нравилось каждое утро вставать и смотреть в окно на этих самых «работяг».

   У меня был друг, отец которого – простой рабочий на фабрике по производству керамзита. Однажды у нас дома сломался граммофон, и отец выкинул его в мусорный бак. Когда я спросил у отца, почему он не хочет починить прибор, отец посмотрел на меня ошарашенными глазами и повышенным тоном ответил:

   – Что?! – Никогда! Это дело рабочих – я не собираюсь марать руки об эту штуковину и тебе не позволю.

   – Но… – с некоторым недовольством протянул я.

   Отец поглядел на меня и раздражённым голосом прокричал:

   – Никаких но! – После чего развернулся и ушёл в свою комнату.

   Мне хотелось отстоять свою точку зрения по этому вопросу, но похоже, у меня не было выбора.

   Взяв за пазуху блестящий граммофон, я пошёл к своему другу, так как знал, что у него граммофона никогда не было. День склонялся к вечеру, и по пути к нему я увидел то, что никогда не видел из окна и никогда не слышал. Люди возвращаясь домой, пели песни про удачный рабочий день, про красоту природы и про Родину, которая давала им хлеб.

   Вид у них был усталый, но они веселились от всей души, а глаза их горели. В них была видна твёрдость и уверенность в завтрашнем дне и вместе с этим уверенность в том, что без их общего труда страна рухнет, как карточный домик. Жаль, что мой отец не понимал этого, не понимал того, что именно «работяги» дают ему его работу, что именно они платят ему зарплату через запутанную систему налогов, которые потом распределяются в том числе и на зарплату таможенникам.

   Добравшись до дома друга (дом у них был старый, но сделанный добротно), я постучался. Алёшка отрыл мне дверь и пригласил пройти. Войдя в прихожую, я почувствовал сладкий запах пирожков со смородиной, он как будто бы притягивал меня, и я по тонкой струйке этого запаха прошёл на кухню. Там были Алёшка и его отец – здоровый, как бык, но лицо доброе и ласковое.

   Алёшка спросил меня, с какой целью я пришел.

   – Да вот, у нас граммофон сломался, а отец его взял и выбросил.

   У Лёшкиного отца челюсть отвисла в буквальном смысле этого слова, он пробормотал:

   – Вот это да…

   Все вдруг замолчали и я, чтобы как-то развеять тишину, сказал:

   – Ну, я подумал, что у вас нет – вот я вам принесу, а вы почините, а то у меня отец сказал, что не хочет марать руки.

   – Чёртовы капиталисты ничего не хотят делать, лишь бы коньяк хлебать и торты есть, – как-то зло сказал Алёшкин отец. – Ну давай, починим твой аппарат.

   Он открыл крышку на граммофоне и начал шарить внутри, немного высунув язык и слегка зажмурив глаза. Он что-то крутил и постукивал, поговаривая при этом: «так… это сюда». Потом закрыл крышку, посмотрел на меня, на Лёшку и бодрым, весёлым голосом сказал:

   – Ну вот, а ты говорил купаться – вода холодная!

   С некоторым недоумением посмотрев на Алексея, я спросил, что это значит. Он ответил, что отец всегда говорит так, когда трудную работу удаётся выполнить очень быстро. Между тем, мужчина полез куда-то высоко на шкаф и достал оттуда поцарапанную пыльную пластинку, сдул с неё пыль и поставил в граммофон. Из трубы послышался нежный женский голос. Мы сидели и слушали песню, о том, как девушка ждала своего возлюбленного, который ушёл на войну… Время подходило к ночи.

   * * *

   Я подрос. Мне уже было восемнадцать, и по настоянию отца я пошёл учиться в колледж на таможенника, хотя не хотел им быть, а хотел быть политиком, для того чтобы защищать рабочих, для того чтобы когда-то, пусть в далеком будущем, но всё-таки восторжествовала справедливость!

   Теперь у меня появились потребности в мелких расходах, но я не хотел зависеть от отца, я хотел работать, поэтому не нашёл ничего, кроме как пойти к отцу Алёши. Придя к ним домой, я не застал Алёшу – открыл его отец, и я впрямую сказал ему, что хочу работать.

   Он как-то ехидно спросил:

   – А что, твой папаша, капиталист, тебе денег не даёт?

   – Нет, я не хочу брать у него, я хочу заработать сам.

   Он как-то шутливо сказал:

   – Ну, так может сказать только богатый. Потом выражение его лица изменилось на серьёзное и он пробасил:

   – Хорошо. Завтра в шесть утра со сменной одеждой жду тебя возле завода. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал – работа трудная и не сильно высокооплачиваемая.

   Меня немного поразило, что надо было так рано куда-то идти, но я был согласен на всё, чтобы попробовать настоящей рабочей жизни.

   * * *

   На следующий день я проснулся рано. Посмотрел на настенные ходики и… «о ужас» – на них было без пятнадцати шесть. Я быстро собрался и двинулся к проходной завода, на которой меня уже ждал отец Лёши. Мы пошли по заводу, он показывал различные цеха, и я спросил его:

   – А в каком цехе работаем мы?

   Он как-то гордо ответил:

   – В расфасовочном, мы будем фасовать керамзит в мешки.

   Мы дошли до цеха и зашли внутрь. Там уже работали люди с лопатами, а воздух был оранжевым, пыльным. Я спросил своего спутника про эту пыль. Он ответил:

   – Это от керамзита, он очень вреден для лёгких, нам должны выдавать маски, но начальство не хочет платить деньги, а на наше здоровье им наплевать.

   Мы подошли к огромной куче оранжевых кругляшков из глины, рядом с которой стоял не менее большой мешок, в который, видимо, надо было грузить эту кучу. Мне дали лопату и сказали, чтобы грёб эту кучу в мешок. Я впервые видел керамзит и впервые держал в руках лопату. Но мне нравилось это и придавало чувство силы...

   Теперь я мог назвать себя рабочим,

   Я мог сказать, что держится на мне страна.

   Я коммунист! Я трудоголик!

   И мне не стыдно за себя.

Владислав Мухачев,

студент Уральского государственного колледжа,

член Ревдинского МО КПРФ

КПРФ-Свердловск